– Кого вамъ? – спросила развращенная и сердитая женщина.
– Левина.
– 21-й нумеръ.
Дверь 21 № была полуотворена, и оттуда въ полосѣ свѣта выходилъ густой дымъ дурнаго и слабаго табака и слышался не знакомый Константину Левину голосъ; но Константинъ Левинъ тотчасъ же узналъ, что братъ тутъ, онъ услыхалъ его кашель – тонкій, напряженный и сердитый. Онъ вошелъ въ дверь, голосъ непріятный продолжалъ говорить, разсказывая какое то судебное дѣло, какъ добыты слѣдствіемъ улики какія то.
– Ну, чортъ его дери, – сквозь кашель проговорилъ голосъ брата. – Маша! Добудь ты намъ не улики, a поѣсть и водки.
Женщина молодая, рябоватая и не красивая, но очень пріятная, въ простомъ шерстяномъ платьѣ безъ воротничковъ и рукавчиковъ, открывавшихъ пухлую шею и локти, вышла за перегородку и увидала Левина.
– Какой то баринъ, Николай Дмитричъ, – сказала она.
– Кто еще тамъ? – сердито закричалъ голосъ.
– Это я, – сказалъ Константинъ Левинъ, выходя на свѣтъ.
– Кто я?
– Можно тебя видѣть?
– А! – проговорилъ Николай Левинъ, вставая и хмуря свое и такъ мрачное и сердитое лицо. – Константинъ! Что это тебѣ вздумалось. Ну, входи же. Это мой братъ Константинъ меньшiй, – сказалъ онъ, обращаясь къ господину старому, но крашеному и молодящемуся съ стразовой булавкой въ голубомъ шарфѣ.
Константинъ Левинъ съ перваго взгляда получилъ отвращеніе къ этому господину, да и кромѣ самыхъ дрянныхъ людей онъ не ожидалъ никого встрѣтить у брата, и ему, какъ оскорбленіемъ, кольнуло въ сердце, что этому господину братъ, вѣрно, разсказывалъ про ихъ отношенія.
– Это мой адвокатъ, – онъ назвалъ его, – дѣлецъ. Ну, садись, – сказалъ Николай Левинъ, замѣтивъ непріятное впечатлѣніе, произведенное на брата его знакомымъ.
И годъ тому назадъ, когда послѣдній разъ Константинъ видѣлъ брата, Николай былъ не хорошъ и даже страшенъ, но теперь и некрасивость и мрачность, особенно когда онъ былъ золъ, еще увеличились. Маленькій, нескладный ростъ, растрепанная, грязная одежда, не вьющіеся[692] густые висящіе на морщинистый лобъ взлохмаченные волосы, короткая борода, не растущая на щекахъ, усы и брови длинные и висящіе внизъ на глаза и губы, худое, желтое лицо и блестящіе, непріятные по своей проницательности глаза.
– Я нынче пріѣхалъ, узналъ, что ты тутъ, и хотѣлъ…
– Да,[693] отъ лакея Сергѣя Дмитріевича. Ну, да чтобъ ты такъ не бѣгалъ глазами, я тебѣ въ двухъ словахъ объясню, зачѣмъ я здѣсь и кто это. Изъ Кіева я убѣжалъ отъ долговъ, сюда пріѣхалъ получить долгъ съ Васильевскаго, онъ мнѣ долженъ 40 тысячъ по картамъ. Это дѣлецъ, – сказалъ онъ, указывая на господина, – адвокатъ, по мнѣ, понимаешь. Порядочные адвокаты ходятъ къ порядочнымъ, а къ нашему брату такіе же, какъ мы. А это, – сказалъ онъ по французски, указывая на женщину, – моя жена, т. е. не