определить, ездил я домой на выходные или нет. Вологодский говор очень мягкий, обаятельный, за пару часов незаметно возвращается. Учились мы с 1989 по 1993 год, в самое переломное для страны время. Однако у меня все складывалось не так уж и ужасно. Во-первых, курс наш был при Театре Комиссаржевской, студентов кормили обедами, во-вторых, у соседа по общежитию мама работала на кондитерской фабрике и присылала нам прессованный шоколад. Мы его рубили топором на мелкие кусочки и ели. Моя мама привозила трехлитровые банки со сгущенкой, которую удавалось достать на опытном заводе в Молочном. К тому же я не пил, не курил, а это огромная экономия. И потом, когда тебе двадцать и все самое великое ждет за углом, можно ужин и пропустить. В Комиссаржевку после выпуска не пошел. Виноват Борис Цейтлин – главный режиссер казанского ТЮЗа, на тот момент очень современного, продвинутого театра. Борис приехал в наш «Балтийский дом» ставить «Ромео и Джульетту» и меня позвал на Ромео. От таких ролей не отказываются конечно. Потом был «Ревизор», и я – Хлестаков, но больше всех любил все-таки Буратино. Наверное, это и есть мой жанр. Днем три Буратино, вечером Ромео – и так все школьные каникулы. Сил хватало. Вернулся в родной театр, когда Михаил Козаков приехал ставить в Комиссаржевке «Чествование» . Сейчас кажется, что на первых репетициях я слова в простоте не мог сказать – это же сам Козаков! Было сложно: мэтр ведь и ставил, и играл главного героя, а я – сына. Мы его , конечно, побаивались, но обожать Козакова это ничуть не мешало. Во время спектакля, если Михаил Михайлович не участвовал в сцене, он стоял за кули сами и продолжал руководить, спектакль получился далеко не сразу. А потом все как-то расслабились. Начали просто общаться на сцене, а не выполнять задачи: из режиссера и актеров превратились в родственников, а родственники могут и подшутить друг над другом. Например у нас с Настей Мельниковой сцена первого поцелуя, отец должен войти и прервать нас – а он не появляется! Стоит в кулисе и ждет, как будем выкручиваться. Выкручивать там особенно некуда, только начинать раздеваться. В общем, когда Козаков увидел, что мы уже укладываемся на подушки, – вышел. А зря, лишил зрителей шанса увидеть эротическую сцену!
