Ушёл хороший человек. Весёлый. Добрый, заботливый, мудрый.
Ушёл и больше не вернётся.
Веки опускаются сами собой. Поднимаются – уже моя комната.
Сорок дней. Всё вокруг меня существует как прежде, и только я всё никак не могу отойти. После похорон я молилась, чтобы дедушка мне приснился. Я хотела хотя бы попрощаться с ним, услышать пару тёплых слов, обнять его… Правда, снов я не вижу. Только темноту.
Аля жалуется, что я постоянно унылая. Раньше мы гуляли, смеялись, ходили куда-то. А сейчас кажется, будто это было в какой-то другой, не моей жизни. Я почти не общаюсь с подругой. Даже не приехала попрощаться с ней, когда Аля уезжала. Она злится. Говорит, что я слишком зациклилась на своём горе, запустила себя, стала депрессивной и скучной.
Скорее всего, мы больше не увидимся. Аля переехала в Выборг, а я осталась в Питере.
Наверно, так мне и надо.
– Ты хоть в комнате уберись, – сурово говорит отчим, на секунду заглянув в комнату.
– Хорошо, – безразлично отвечаю я.
Гляжу на бардак, в который погрузилась моя половина, и понимаю, что сил убрать его у меня уже не найдётся. У меня вообще ни на что сил не найдётся.
За окном во всю пышет июль, а я уже давно не выходила из дома. Мне незачем выходить.
Тоскую я уже не по дедушке. Да, он ушёл, он оставил меня, но там ему намного лучше. Всё-таки, дедуля и сам бы не хотел, чтобы его Танька погрузилась в бесконечное болото уныния. Дело в другом.
Никто не хочет иметь дела с депрессивным овощем. Только в моём состоянии началось хоть какое-то прояснение, как я поняла – абсолютно все от меня устали. И знакомые, и друзья, и даже семья.
Лиза со мной почти не говорит. Мама с отчимом обращаются ровно, иногда ругая – за лень.
Думая об этом, я медленно опускаюсь на кровать и понимаю – своего места у меня уже нет.
Глаза закрываются сами собой.
Снова вижу свет – два с половиной месяца. Я всё больше убеждаюсь, что люди меня недолюбливают. Угрюмая серая мышь возвращается в школу, уже в десятый класс, но так и не находит желающих хотя бы сказать «привет».
А мне хочется. Хочется с кем-то поговорить, хочется пожить, как нормальный человек, но уже поздно. Я стала тенью.
Теперь Таня Волкова хочет умереть. Нет, не для того, чтобы закончить свои мученья. В конце концов, её мученья никого не волнуют.
Таня хочет умереть, чтобы доказать, что была жива.
Пусть хоть тогда люди поймут, что мне нужна была помощь. Да, я не могла сказать об этом прямо – это называется «нытьём», а нытиков никто не любит. Но я кричала об этом иначе.
Пусть поплачут, пусть вспомнят обо мне хоть так!
Я снова закрываю глаза. Открываю – кабинет Ирины Леонидовны. Руководительница студии, как всегда одетая «с иголочки», жалостливо глядит на меня и вздыхает:
– Танюш, ты совсем никакая.
– Всё в порядке, – отвечаю я, кое-как выпрямившись. Этим утром я думала о