– Что ты хочешь этим сказать? – ужасаясь и тому, что спрашивает, и тому, что может услышать в ответ, спросила она.
– Только то, что сказал. Ты хотела ласки. Тебе было хорошо. Мне тоже. Мы с тобой взрослые самостоятельные люди, у каждого из которых есть свои проблемы. Я тебя ничем не обидел, ведь, правда?
– Послушайте, Исаак Аронович, – беря себя в руки начала Маша и, скинув одеяло, бесстыдно встала перед мужчиной в полный рост, перешагнула через него и, нашарив тапочки на полу, пошла прочь – к стулу, на котором сваленные в кучу валялись предметы его и её одежды. Вытаскивая одну за другой из кучи свои вещи, стоя к мужчине спиной, она продолжила:
– Я вовсе не собираюсь навязываться. Я действительно была влюблена в Вас некоторое время… назад. Но большое спасибо, что Вы тактично остудили меня. Жаль, что Вы не сделали этого пару часов тому назад.
Зильберт рассмеялся резким отрывистым смехом, делающим его приятный голос неузнаваемым. Маша вздрогнула и резко обернулась в его сторону. Он встал и подошёл к ней вплотную. Его атлетическая фигура была само совершенство. Обильная растительность, покрывающая это тело, не портила его, напротив, добавляя пикантного шарма. Мужчина взял её руку, сжимающую трусики, в свою и потянул к своим чреслам. Она резко отдёрнула её и принялась судорожно одеваться. Он же, продолжая стоять перед нею, продолжил, каждым словом словно вбивая колышек в стенку:
– Больше всего на свете не люблю насилия. Никогда насилием не добиться счастья. Между нами ни с чьей стороны насилия никакого не было. Не надо представлять себе дело так, будто я коварный соблазнитель невинных девочек, а ты бедная жертва.
Маша резко дёрнулась в его сторону, желая выкрикнуть ему в лицо, что ничего такого она себе и не представляет, но споткнулась о его взгляд. Холодный, бесстрастный взгляд умудрённого житейским опытом Учителя. В голове внезапно всплыла вычитанная в какой-то книжке ассоциация: прямо рэбе из ешивы[8]. Желая задеть вмиг ставшего ей неприятным мужчину, она прошипела ему:
– Ах да, завтра ж суббота. Вот ты меня и выпроваживаешь, – но Зильберт пропустил слова мимо ушей и продолжал ровным голосом:
– Если бы я был бесчестен, я бы соблазнил тебя ещё в школе, когда ты сделала мне свой замечательный подарок. А вот, кстати, и он, – Исаак Аронович потянулся к навесной полке над кроватью, где они недавно предавались неге сладострастья, и в его руках оказалась памятная трубка с Моцартом. Он неторопливо набил её душистым табаком из лежавшего рядом же на полке кисета и раскурил. Комната наполнилась неслыханным Машей прежде ароматом. Пуская клубы табачного дыма, голый мужчина вновь заговорил, разглядывая, как его ученица уже оделась и проводит себя в порядок:
– Уже тогда я видел: в тебе начинают играть гормоны, и ты ищешь того, кому выпадет честь оказаться в твоей жизни первым. Нормальный поиск. Непреложный закон жизни! Всё живое ему подчиняется. Я, ты, твои родители… К счастью для нас обоих, первым у тебя был не я.
– Это