Шум разрастался, уходя от их скамьи хохотом и руганью.
– Эх, бабка-бабка, – парень рядом с Эркином покачал головой. – О душе говоришь, а сама… хоть бы ребёнка постыдилась.
– А чего? – старуха подняла руки, поправляя платок. – Нонешние они сами… – посмотрела на Алису и Женю, улыбнулась. – Ничего. Издалека едете-то?
– Из Алабамы, – ответила Женя.
– Ох ты! – в один голос выдохнули старуха и женщина, сидящая напротив Эркина. – Из угнанных, что ли?
– Да, – кивнула Женя.
– А чего ж не к себе, а к нам?
– Не осталось там никого, – Женя вздохнула. – А на пепелище ехать – только душу травить.
– И то верно, – кивнула старуха и пытливо искоса посмотрела на Эркина. – И совсем, что ли, родни нет?
– Совсем, – ответила Женя.
– Да уж, – вздохнула женщина в платке. – Покрошила война народу… страсть. Сколько их полегло, царство им небесное, – и медленно, плотно вжимая пальцы, перекрестилась.
– А ты, – парень уже открыто смотрел на Эркина, – тоже из этой Алабамы, что ли?
– Да, – разжал губы Эркин.
– Это как же тебя туда занесло? – удивился парень.
– Родился там, – усмехнулся Эркин.
– Угораздило же тебя, касатик, – старуха покачала головой.
– Говорят, плохо вам, ну, индеям, там приходилось, – продолжил разговор парень.
– Плохо, – кивнул Эркин.
Он уже знал, что здесь мало кто представляет себе жизнь рабов. Да что там, если Фредди ничего не знал. И, как всегда, вспомнив о Фредди, недовольно нахмурился. Злился он на себя, что не может с памятью своей совладать, но поняли его по-другому.
– Ну и чего ты лезешь? – укоризненно сказала парню женщина напротив Эркина. – Было б хорошо, так не уехал бы.
– Да уж, – кивнула другая, до сих пор молчавшая, тоже в платке и в толстом тёмном пальто. – От хорошей жизни в наши снега не поедут. Там-то, в Алабаме, тепло и, говорят, зимы не бывает.
– Зима бывает, – улыбнулась Женя. – Но без снега. Выпадет когда, то день, два полежит и стает.
Собеседницы дружно поддержали тему и заговорили уже между собой.
– Это ж сырость одна.
– Да уж, гнилая зима, хуже нет.
– Холодно, да сухо, ещё проживёшь, а гниль эта…
– Мне мой так и писал, гниём, дескать.
– А теперь как?
– А теперь… не просыхает.
Женя молча слушала, по-прежнему прижимая к себе Алису. Господи, скорей бы это кончилось. Лишь бы Эркин не сорвался. Он ведь горячий, взрывной. В поезде тогда так вцепился в того дурака, она даже испугалась, никогда таким Эркина не видела, как бешеный стал. Но это от неустроенности, в Джексонвилле он уверен в себе был, а сейчас нервничает. Скорей бы уж.
Эркин улыбнулся Жене и прикрыл глаза, будто дремлет. Холодно как, а говорят, что зима в этом году тёплая. Куда же он Женю затянул, зачем согласился на Загорье? Перекрутился бы он и в Пограничье, так нет, захотелось подальше, поспокойней, и вот…
Поезд шёл, останавливался, снова шёл, хлопали