…Миллионы убитых задешево
Протоптали траву в пустоте, -
Доброй ночи! всего им хорошего
От лица земляных крепостей!..
Для того ль должен череп развиться
Во весь лоб – от виска до виска, -
Чтоб в его дорогие глазницы
Не могли не вливаться войска?..
Наливаются кровью аорты,
И звучит по рядам шепотком:
– Я рожден в девяносто четвертом,
– Я рожден в девяносто втором…
И в кулак зажимая истертый
Год рожденья – с гурьбой и гуртом
Я шепчу обескровленным ртом:
– Я рожден в ночь с второго на третье
Января в девяносто одном
Ненадежном году – и столетья
Окружают меня огнем.
Воронеж для поэта – одновременно и застенок, узилище, и место «возвращения к земле». Он разрывается между волей к жизни и болезненным искушением смерти. Если «Новые стихи» – это книга осознанного отщепенства, то «Воронежские тетради» – книга ссылки и гибели.
Образы позднего Мандельштама вещественны и грубы. Многие его стихи этого периода построены на перекличке звуков. Творческий процесс целиком держится на ассоциациях (М.Гаспаров). Он остается поэтом несмотря ни на что. «Поэзия – это власть», – сказал он в Воронеже Ахматовой, и она склонила свою длинную шею. Ссыльные, больные, нищие, затравленные, они не желали отказываться от своей власти (Н.Мандельштам).
О.М. искренне и страстно любит жизнь, но смерть идет за ним по пятам.
Последние из воронежский стихов поэта – целомудренно-любовное посвящение местной молодой учительнице литературы Наталье Штемпель, верной подруге ссыльных Мандельштамов, по случаю ее замужества (4 мая 1937 года):
Есть женщины сырой земле родные,
И каждый шаг их – гулкое рыданье,
Сопровождать умерших и впервые
Приветствовать воскресших – их призванье…
Мандельштам говорил: «Это – лучшее, что я написал».
По истечении срока ссылки Мандельштамы ненадолго возвращаются в Москву, но затем («в связи с требованиями милиции») перебираются в окрестности столицы (станция Савелово), а зиму 1937-1938 годов проводят в городе Калинине (Тверь), где живут «как в страшном сне» (А.Ахматова).
В их московской квартире «подселяется» (по поручительству тогдашнего главы Союза советских писателей В.Ставского) некий «очеркист» из чекистов, который, как свидетельствует А.Ахматова, «строчил» на поэта «ложные доносы», и скоро ему (Мандельштаму) «нельзя стало показываться в своей квартире».
Друзья (семья В.Шкловского, Н.Харджиев, В.Яхонтов, А.Осмеркин, И.Эренбург, В.Катаев) помогали деньгами и прочим нищим и отверженным Мандельштамам. Поддерживали поэта Б.Пастернак и А.Ахматова.
Конечно,