– Диня! – услышал я чей-то клич сквозь шум других голосов. Это Вовка пришёл мне на выручку и уже минут пять сигнализировал подсказку, держа над головой листок бумаги с крупным рисунком какого-то зверька в клетке. Разглядев, наконец, в нём хорька, я от обиды стукнул себя кулаком по лбу и бойко затараторил:
– Татьяна Николаевна, что вы?! Как я могу издеваться?! Просто слово вылетело из головы, стоял, вспоминал, но вы не думайте, я всё вспомнил! Этот музей называется Скунс-камера[2]!
Я плохо помню, что было дальше, хоть это и случилось сегодня. Ещё хуже помню, как добрался домой в самых расстроенных чувствах. На пороге меня встретила задорная и ласковая бабушка, вся в муке и в своём любимом голубом фартучке:
– Пожаловал, академик! Не топчись у двери, забегай быстрей, оладушки стынут!
Взглянув на меня пристальнее, бабушка поняла, что мне не до оладушек, всплеснула руками и заголосила:
– Деееед, а деееед, иди скорей сюда! «Спокойно, Денис, не будь девчонкой, – подбадривал я себя, – соберись и выложи им всё как на духу».
Не успел я так подумать, как услышал за спиной бодрый дедушкин привет:
– Академику желаю здравствовать!
И держать хвост пистолетом!
И уже бабушке:
– Совсем наш академик скис и стал похож на профессора кислых щей. Организуй-ка нам, пожалуйста, поляну с компотом и оладьями в Денискиной комнате.
И снова мне:
– У меня к тебе назрел серьёзный мужской разговор. Только сначала вымой руки и бегом в комнату. Я скоро приду.
Да, это не с родителями вести «милую беседу» о двойках. Они не будут цацкаться и разводить разговоры под компот с плюшками. Просто-напросто не допустят к компьютеру – это раз, не отпустят гулять – это два, вместо обещанной 3D-ручки подарят на день рождения мохнатую пижаму с оленем – это три, вот такая арифметика. А в бабушках и дедушках есть что-то такое сказочное, доброе и волшебное, они всегда дают второй шанс и третий, и даже четвёртый. Главное – не растрачивать эти шансы на всякую ерунду.
Быстро умывшись и приободрившись, я влетел в комнату, где нас с дедушкой поджидали дымящиеся оладушки с душистым клубничным вареньем и, конечно, компот.
– Что, брат, проголодался? Налетай, только ни гу-гу! Когда я ем, то что? Сам знаешь!
Медовый аромат варенья напомнил о ягодном лете в деревне, о том, как я собирал спелую клубнику вёдрами, а потом сортировал, отмерял и передавал бабушке. Все крупные ягоды доставались мне, остальное шло на бесконечные джемы, варенья, компоты. Бабушка, как заводная, полдня кружилась у плиты – помешивала, подбрасывала, подливала. Другие полдня пропадала на огороде и в цветнике, и в сарае, и в погребе, причём я всегда с лёгкостью самого крутого сыщика на свете – Шерлока Холмса, мог распознать, в какой части сада притаилась бабушка по её раскатистому фольклорному напеву: «Я вечор в лужках