– Вот так да!
– Ага, – смягчился его голос. – Вообще-то это твоя мама научила меня рисовать. Я всегда приходил в ее класс расстроенный из-за… – Он посмотрел на меня и явно передумал говорить то, что собирался. – Ну не важно, и, вместо того чтобы посадить меня со всеми, она сажала меня за отдельный столик в углу, где стояла корзинка с…
– Господи! – заорала я, зажимая себе рот руками, потому что на меня нахлынули воспоминания о том, как я помогала маме убирать класс после уроков. – Так это был ты!
Рыцарь в удивлении поглядел на меня.
– Это я наполняла твою корзинку! Мама говорила, что у нее в одном классе есть «такой особенный мальчик», у которого талант, но он плохо ладит с другими, и поэтому она сажает его за отдельный столик, который принесла из другого класса, и просила меня, чтобы я клала для него разное рисовальное в эту корзинку. Это была я!
Уголок рта Рыцаря слегка поднялся.
– Ну, тогда это объясняет все эти блестки и наклейки с сердечками.
Мы оба рассмеялись. Ну, вернее, я смеялась, а Рыцарь покашливал. Похоже, что он не смеялся столько времени, что ему сперва нужно было выкашлять пыль.
– А теперь ты стал рисовать тату. Это просто офигенно. Как я хочу скорее рассказать маме. Она будет так тобой гордиться. И она наконец скажет мне твое настоящее имя, – поддразнила я.
Рыцарь кашлянул-хохотнул, на сей раз сильнее, и сказал:
– Черт возьми, Брук. – Я пнула его в коленку, и на сей раз он захохотал по-настоящему. И от этого звука меня окутало теплой волной.
Это было как-то очень интимно, говорить с Рыцарем о моей маме. Он ей нравился. Я вспомнила, как она рассказывала мне, какой он талантливый. Она даже сохраняла его рисунки. Там были жуткие картинки, все в кровище, и оружие, и очень детальные драконы, но она все равно вешала их на доску над своим столом. Прямо рядом с моими.
Может, он не такой уж плохой, подумал мой дурацкий обкуренный мозг. Он просто страдающий художник. Страдающий художник, который может сделать мне тату!
– Я тоже хочу! – вырвалось у меня.
– Хочешь что? – Все еще улыбаясь, Рыцарь отступил на шаг и присел на подлокотник кресла рядом с моим. Господи, да он правда симпатичный. И у него такие мощные, огромные руки, когда он складывает их на груди. И мне нравятся эти его подтяжки. Ни у кого таких нет.
– Ой, прости. Биби, соберись! Тату. Ты можешь мне сделать? – Я обвела комнату рукой, показывая, что мы же в тату-салоне. – Прямо сейчас?
И – пуф! – его улыбка исчезла.
– Ни хрена. Я не буду делать тату пьяной в жопу пятнадцатилетке.
Нет? Он только что сказал мне «нет»?
– А как насчет пирсинга? Если мне с утра не понравится, я просто выну его, и все. – Я услышала в своем голосе ноющие нотки, которые использовала для родителей, если они отказывали, но мне было не важно.
– Нет.
– А когда тебе исполнится восемнадцать? Я просто приду в этот день и заплачу, как обычный клиент, и тебе придется все сделать.
– Через месяц, но я все равно не буду это делать, потому что тебе. Только. Пятнадцать.
– Ну