Отец Илларион, потоптавшись, тоже уселся рядом.
– В больничку надо, – заметил он. – Кровь не останавливается.
Тонечка полезла в рюкзачок, заменявший ей дамскую сумку. В Москве этот самый рюкзачок в вензелях и кренделях знаменитой французской фирмы имел большое значение, подчеркивал статус и служил предметом гордости. В Дождеве Тонечка носила его исключительно потому, что он был удобен – в него, помимо всего прочего, помещались батон, полкило колбасы и бутылка можайского молока.
Нужно чем-то остановить кровь. Прямо сейчас.
Она выхватила марлевую маску и велела Саше прижать ее ко лбу. Саша послушно прижала. Запасы пластыря у Тонечки никогда не иссякали, она то и дело стирала пятки чуть не до мяса, при этом совершенно не имело значения, новая обувь или старая!.. А мирамистин таскала с собой потому, что Родион лазал по кустам, провалившимся мосткам и развалившимся домам в поисках «красоты».
– Помогите мне, отец.
– Да, да, что нужно?
Тонечка брызгала антисептиком и отрывала куски пластыря, отец Илларион прижимал сложенную вдвое марлю к ране, и операция завершилась благополучно. Кровь перестала сочиться.
– Все равно в больницу нужно, – заметил отец. – Чтоб зараза никакая не попала.
– Да я побрызгала.
– Я, когда падала, об угол ударилась, – сказала Саша и закрыла глаза. – Сильно.
– Ты видела, кто на тебя напал?
Она покачала головой.
Отец Илларион вздохнул:
– Сволота какая, прости господи. Средь бела дня храм грабить! Надо ж такое удумать!
– Сколько их хоть было? – спросила Тонечка.
– Да не видел я, – ответил отец Илларион виновато. – Если б увидел, не допустил бы! Огрели меня чем-то, а я тоже хорош! Сразу и завалился!
– Я даже не поняла, вы живы или нет.
– Так я тоже сразу не понял, – признался священник.
Он был большой, сильный, из-под рясы выглядывали высокие сапоги, словно он приехал с охоты. Сколько ему лет, не понять – могло быть тридцать, а могло и пятьдесят.
Саша прерывисто вздохнула и привалилась к Тонечке.
– Может, все ж таки в больничку поедем?..
– Что вы заладили – в больничку, в больничку, – сказала Саша, не открывая глаз. – Мы вот сейчас посидим и пойдем себе. Я отдохну немножко.
– Сколько раз мне муж говорил, чтоб я в уличные бои не вступала! И все без толку. – Тонечка тоже прикрыла глаза. Коленка наливалась болью и, кажется, распухала.
– Это он дело говорит, – одобрил батюшка Тонечкиного мужа.
Так они сидели, вздыхали, переживая происшествие, и солнце зашло за голубой с золотыми звездами купол, весенние яростные лучи вырывались из-за него.
– Так что случилось-то? – в конце концов спросила Тонечка. – Расскажите, батюшка.
– Я каждый день в храм прихожу, – начал отец Илларион. – Помолиться, душу в порядок привести. Ну, и в храме чего-нибудь подделать, там всегда работа найдется.
– И сегодня пришли?
– И сегодня пришел, – кивнул