Забазнов Ваня, Петя Сояшкин,
Ломтев Никола, Городбин…
Их тоже матери горюнились,
Что виноваты без вины.
Детей жалея, сами гнулись,
Старели на виду страны.
Она же словно отстранилась,
Забыла подвиг, кто погиб.
Хамье букетом распустилось,
Поганый в дополненье гриб.
Позора мы не ощущали,
Подростки – зелены умом.
Мы слово «папа» не сказали,
Всяк обделенный был отцом.
А матери (они же вдовы,
Раздавленные злой судьбой!)
Нe наряжалися в обновы,
Хоть праздник или выходной.
Латали, шили одежонку
И обуви сынам – росли,
Учились… Нас уж за ручонку
Они по жизни не вели.
Мы не боялись службы в армии,
Упрямо познавали мир.
Боролись с гиблыми пожарами,
России охраняли ширь,
Чтобы война не повторилась.
Дух матери прошу: прости…
Укромно плакала, молилась
За милосердие Руси.
«Лес от безлюдья одичал…»
«Лес от безлюдья одичал» —
Такая существует фраза.
В нее я как бы ни вникал,
Но сути не извлек ни разу.
На то он, лес, чтоб диким быть,
Вид сохранить свой первобытный.
Чтоб каждый дуб, сосна, как быль,
Родник и омут тайной скрыты.
И звери, птицы в естестве,
В слиянии с ним органичном,
Их звуки истинны в листве.
Все, все одухотворено величьем.
А человек… и он дитя
Природы, вечной и проточной,
Но только (да простит меня
Господь!) хронически порочный.
Тому же лесу стал врагом
И бед ему нанес бессчетно
Оружием и топором,
И трактором – железным чертом.
Мир это ведает давно,
Излишни всякие сужденья.
Все налицо: бело… черно…
Явь. А видение – виденье.
«Дом, телевизор, машина…»
Дом, телевизор, машина,
Всякая утварь и хлам,
И «пирамиды» вершина —
Все твои помыслы там!
Так озабочен железно,
Что позабыл навсегда
О целомудренном лесе
И что росинка – звезда.
Что нету зорьки мудрее,
Вешней добрее земли,
Ветра степного бодрее,
В мире румяней зимы…
Жалко его – ведь не жил он,
Свет ему белый закрыт.
Видимо, жидкость по жилам
Мутная вяло бежит.
Время кончины наступит,
Будут его отпевать
Скрипом турецкие стулья,
Словно платформа, кровать.
Бог его душу не примет,
Тело земля не возьмет,
С хламом и утварью сгинет,
В памяти неба умрет.
В мире людей и растений
Раньше тянулись друг к другу
Поодиночке, гурьбой.
В летний денек или вьюгу,
Каждый с живою душой.
Вон у колодца