С днём рождения, Тесси.
Сегодня хотя бы небо заволокло низкими серыми тучами. Весь холод с ночи остался, некуда ему из-за туч деться, на кустах ежевики заблестел иней. Вот уж не знаю, пережила бы я ещё один день синего, ясного неба в белых полосках пролетающих самолётов, на которое ты глядишь и всё внутри сжимается от чувства жуткой несправедливости.
Так что сегодня мне хоть в чём-то повезло.
Джейми утром зашёл на кухню и увидел, как я там, громко всхлипывая, плачу. Из-за этого он сам заплакал – подумал, что чем-то меня расстроил. От этого я расплакалась ещё сильнее, потому что вела себя как эгоистичная дрянь.
– Мамочка, не плачь. Пожалуйста, мамочка, – всё повторял он, пока я крепко его обнимала.
Пока наконец оба успокоились, стало понятно, что мы опаздываем в школу. Заругала Джейми за то, что куда-то задевал сменку, а она, конечно, никуда не девалась – так и стояла около двери, где положено. И снова оба в слёзы.
Спросила Джейми, может, дома, со мной останешься. Он не захотел – сегодня понедельник, физра.
В школу мы пришли на полчаса позже, дрожащие и зарёванные. Хоть в школе и гибкая политика относительно опозданий, я всё жду, что директор попросит меня на пару слов, но пока учителя держатся в стороне. То ли сочувствуют, то ли боятся, что сорвусь, – не знаю, да и всё равно мне.
Утро сегодня не задалось.
Но я задумалась. А может, всё-таки выпить таблетку. Приду домой, погреюсь в ванне и выпью. Наверное.
Не нужны тебе таблетки, Тесси.
Тебе-то легко говорить.
Никто не пишет, что, когда горюешь, тебе холодно. Очень холодно. Когда я только узнала, тело сковал мороз и всё никак не отпустит. За последний месяц мне, не спросив, дали штук пять брошюр «Как справляться с горем». И ни в одной не пишут про холод. Там всё про стадии горя: оцепенение, шок, гнев, вина. Эмоции выделены жирным, промаркированы, будто поставил галочку и всё – живи себе спокойно дальше.
Я ещё даже не вернулась домой из школы, а зубы стучат, вся дрожу. Только и думаю, как бы окунуться в кипящую ванну. Потому и не замечаю огромный черный джип у въезда в гараж. Не сразу то есть замечаю.
А дальше всё происходит мгновенно. Поворачиваю за угол, протискиваюсь между машиной и кирпичной стеной, чертыхаюсь, задевая локтем зеркало заднего вида, и вдруг вижу тебя, и по телу пробегает волна.
Ты. Правда же, ты. Стоишь у порога нашего дома. Полуулыбка – твоя. Голову чуть склонил набок – как ты это обычно. Люблю. Люблю. Люблю тебя.
На миг всё возвращается. Нет больше ни мрака, ни тумана, ни холода. Улыбаюсь: кто-то где-то ошибся. Чудовищно ошибся. А ты живой, и я люблю тебя.
И тут же в одно биенье сердца этого чувства не стало. Реальность обрушивается на меня так же резко, как слова полицейской Гринвуд, сказанные мне в тот день:
– На борту был и ваш муж… все погибли.
Не ты это. Твой брат. И как я раньше не замечала, что вы с Йеном так похожи. Глаза, например, как у тебя, карие, совершенной овальной формы.