Город криворук, кривоног. Недовоплощенная мечта безобразна и мозолит глаз. Здесь я потерял зонтик, здесь – портмоне, здесь – себя. Провалы в памяти образуют улицы, проспекты, площади. Жизнь под присмотром манекенов, печальные эпизоды. Как вор, прихватывающий вместе с вазой букет цветов. Бесчеловечные лестничные пролеты и курсирующие вверх-вниз клетки, набитые слипшимся людом, теряющим по пути вертикального следования невинность, непохожесть, смысл. Мне все это надоело – зажигать и гасить свет в комнате, где одновременно происходят рождение, свадьба, похороны, но поиск экстазов, мерцающих там и сям, как слезливые звезды, приучил меня ценить каждую, даже в отупении счастья или скуки, минуту.
Нина в быту поступает по моему усмотрению, у нее нет своего взгляда, вернее, ее взгляд – блуждает. Я предстаю ей в роли трусливого домашнего деспота, преданного власти и всем ее брутальным атрибутам, вымещающего свое ничтожество на идеалах, мыслящего супружескую связь как чреду деликатных пыток. И она, верная своему нраву, не прекословит, завивает волоса, красит ногти. Я сообщил ей о своем решении:
– Пора тебе покончить с поденщиной и стать писательницей.
– Ты будешь мне диктовать?
Странно, в ее словах мне почудилась ирония.
– Я буду твоим наитием, – пообещал я.
И добавил примирительно:
– Так и быть, я придумаю сюжет, а ты займешься описаниями.
И в тот же миг, точно и в самом деле на меня нашло наитие, я сообщил ей сюжет романа, который, по моим понятиям, мог соответствовать рубрике дамского. На большее я не способен, не прирожден. Страстная любовь, пистолет, осенняя роща, потерянная невинность, болезнь тоскующей души, побег, теннисная площадка, как-то так. Реальность не есть что-то данное, а то, что еще только предстоит отыскать, и нет гарантии, что поиски увенчаются успехом. Жизнь не торопится, в отличие от смерти. Кому-то повезет, кому-то нет.
Она засмеялась:
– Я вижу, вижу!
– Тогда самое время в деревню.
«Двор – глубокий колодец, на дно которого не проникало солнце, если не