Прошлой ночью, возле дома той чертовой суки, я был раскрыт. Чтобы она не заметила, а если заметила, то не поняла. Чтобы посчитала лесной зверюшкой, тварью бессловесной, не понимающей, что откуда берется…
Но сейчас я не старался прятаться – сейчас я принимал бой. Сейчас я не отступал, а закрылся. Вытеснил ее вторжение, выдавил из себя то, что она пихала в меня.
И следил за своими эмоциями, чувствами, мыслями. Я неплохо выучил механику моей души – по крайней мере, то, что плавает по поверхности. Это я знаю не хуже, чем мышцы своего тела. И сейчас я следил за малейшими изменениями, которые она пыталась вызвать, – я тут же гасил их.
И так же, как в качалке, на тренировках тела я слежу за ритмом дыхания, за тем, чтобы движение шло правильно, – так сейчас я поддерживал в себе нужный букет эмоций, помогавших мне держать в узде мой ум.
Она чувствовала это. Для нее моя голова – прозрачный аквариум, где вместо рыбок мечутся обрывки мыслей и эмоций, а на дне колышутся водоросли памяти и ассоциаций. Для нее, когда-то пользовавшейся людьми, как вещами, было очевидно, что я сопротивляюсь ее попыткам влезть в меня. Яснее ясного. Обычный человек никогда не бывает в таком состоянии, в котором сейчас находился я. Пытался удержаться. Балансировал…
Она чувствовала, что я сознательно задушил приступ паники. Чувствовала, что мне далось это без труда. Чувствовала и то, что я не собираюсь впускать ее, не собираюсь подчиняться. И вся ярость, занесенная в ее вены той зеленоватой дрянью – обратилась на меня.
Ярость и все то, что у нее еще осталось, – после того, как ей пробили лобные доли.
А умела она многое. До того, как попала на этот стол, она прекрасно научилась копаться в головах людей. Заставлять других чувствовать то, что хотела она. Направлять их делать то, что угодно ей… Желать того же, чего хотела она…
И ярость. Ярость душила ее сейчас, подстегивая, наполняя силой, требуя выхода. Точки приложения…
Невозможно было поверить, что всего четверть часа назад это же существо касалось меня – легко, так легко, что я едва заметил! Призрачный ветерок в голове был легким и дружелюбным, тактично убирался прочь, едва чувствовал, что его встречают без радости. То была заискивающая улыбка, не встретившая ответа…
Сейчас в моей голове вращались ледяные жернова. Тяжелые, яростные, неумолимые.
Перемалывая все, до чего дотягивались.
Выдергивая из моей защиты то одну эмоцию, то другую, – и изничтожая.
Огонь, который я так старательно раздувал в себе – давай, сука! попробуй! тебе не сломать меня! не испугать! – вдруг стал прозрачным, наигранным, неуверенным. У меня уже не было этого злого куража – я лишь цеплялся за него, за память о нем. Цеплялся из последних сил, и уже не за что было цепляться, лишь тень…
Уверенность в том, что я куда сильнее этих человеческих остатков, разложенных на столе – выдохлась, растворилась, пропала…
Знание,