Аманда подтвердила:
–Это верно. – затем она добавила. – Все в этом мире не идеально, даже искусство.
Доремианна поинтересовалась:
–Это Вы о чем?
–Об искусстве как таковом. – ответила Марья. – Все искусство не совершенно. – сказала она, затем добавила. – Даже вальс.
Доремианна удивилась и недоуменно спросила:
–Вам не нравиться вальсы Штрауса?
–Нет. – возразила она. – Вальсы Штрауса мне очень нравится. – затем она добавила. – Если бы он жил в наше время, то я уверенна, что он написал бы свои лучшие произведения. – затем она пояснила. – Я имею в виду что искусство движется вперед, и бессмертные произведения бессмертных композиторов будут жить вечно. – затем она сказала. – Но если бы эти музыканты жили в наше время, то они создали б произведения в тысячу раз лучше, чем тогда при их жизни.
–Это так. – согласилась с сестрой Олеся. – Искусство много потеряет если классика умрет. – затем она добавила. – впрочем, она сейчас умирает. – затем она сказала. – Джас уж не играют, а рок-н-ролл заменил рэп. Скоро появиться попса. Рэп – музыка для дебилов, а попса не знаю для кого. – затем она сказала. – Эта музыка, если ее можно так назвать, конечно найдет своего слушателя, но все же скажу я Вам, рок-н-ролл и джас когда-нибудь возьмут свое потерявшее лидерство, а вместе с ними и классика. – затем она сказала. – Так что Марья права, искусство не стоит на месте. Оно движется вперед. – затем она с сожалением добавила. – Жаль что молодежь не осознает это. На веянии с новой жизнью они уничтожают все то, что для них делали годами. – она посмотрела на Клавдию Ивановну, и сказала. – В этом я абсолютно согласна с Вами маменька.
Клавдия Ивановна легонько улыбнулась дочери, и сказала:
–Я рада, что кто-то понимает меня, и всегда будет на моей стороне. – затем она посмотрела на Марью, и как бы ей в упрек сказала. – Жаль что осознание порой приходит слишком поздно. – затем она добавила. – Иногда чтобы осознать правоту матери… – тут она запнулась. Ей нечего было сказать. Ведь перед ней сидела ее дочь. Дочь которую уже судьба наказала за ее беспечность. Теперь она на всю свою оставшуюся жизнь будет прикована к этому ненавистному для Клавдии Ивановны креслу. Что тут добавить? Вряд ли что можно сказать или добавить. Ведь сказать даже нечего, а добавить, подавно. Тут она сказала. – Я никогда не желала своим дочерям подобной судьбы. – затем она добавила. – Жаль, что осознание неизбежного конца и правды матери приходит слишком поздно.
–Я это знаю. – тихо ответила Марья, добавив. – Я уже это говорила.
Затем Клавдия Ивановна сказал:
–Что спрашивать что чувствовала Марья, – она посмотрела на Доремианну, сказала. – когда Вы играли вальс Штрауса голубой Дунай? – затем она тихо добавила. – Ведь она от этого не встанет на ноги?
–Не встанет. – согласилась Доремианна. – Но она будет летать! – обнадежила она ее. – Разве это не счастье? Летать! Чувствовать сому музыку и порхать вместе с ней на крыльях любви. Разве это не прекрасно?
–Лишь тогда, – ответила