– Ну, как вы не поймёте, батюшка! – удивился Алексей Николаевич. – Ведь сам Христос сказал, что, посмотрев на женщину с вожделением, ты уже согрешил с ней в сердце своём. Ведь так?
Иерей неуверенно кивнул, но это не остановило кающегося, скорее всего наоборот раззадорило.
– Вот видите, святой отец, вы согласны с утверждением Сына Божьего. Но ведь я каждый день грешу, – Толстой сделал театральную цезуру. – И не только этим, потому что я писатель. Каждый мой герой совершает столько преступлений, что страшно становится. А все они вместе?!
– Кто вместе? – не понял священник.
– Мои любезные герои! Каждый совершает столько пакостей, злодеяний, подлостей, извращения и насилия, что на тысячу расстрелов потянет. Но ведь это же – я! Любой книжный убийца, какое бы оправдание для него не было, – я сам! Любой прохиндей, получивший от меня жизнь, – я! Любая блудница, переспавшая одновременно с батальоном солдат, – я! Поэтому нет такого греха, не совершённого мной. И это крест мой. Крест каждого писателя.
Батюшка, слушая странного исповедника, перекрестился и спросил только:
– Как имя твоё?
– Алексей.
– Алексей, – батюшка скорбно опустил голову. – Я буду молиться за тебя как смогу, только этим я могу помочь тебе, Алексей. Нельзя собирать все грехи людские и не стать преступником.
– Но ведь Господь наш, – возразил писатель. – Господь наш, Иисус Христос, принял на себя все грехи человечьи, поэтому и был распят!
– Ты не Бог, – покачал головой священник. – Ты можешь стать смутным зеркальным его отражением и то расплывчатым. А я, грешный, смогу только своей молитвой помочь тебе.
– Спасибо, отец, – наклонил голову Алексей Николаевич. – Всё же ответь мне, может ли человек жить без страстей и человек ли это?
Батюшка уже ничего не ответил, благословил только несказанного героя и ушёл в алтарь. Но проблема писательства так и осталась нерешённой на амвоне христианского храма. Быть может, здесь, в дацане, он сможет найти путь к решению проблем, к поискам истины? Ох уж, эти беспутные мысли. Ладно, утро вечера мудренее. Наверное, поэтому все мудрецы жаворонки.
Голос горного ручейка под утро стал громче и настойчиво будил своих гостей. Те не заставили себя долго упрашивать и, наскоро собравшись, с первыми лучами рассвета тронулись в путь. Солнце уже высоко поднялось над живописным горным массивом, высвечивая грани снежных вершин, разгоняя по ущельям ленивые тени. Наши путешественники привычно измеряли шагами горный лэм, размышляя о предстоящем расставании.
Незадолго до полудня шерп, шедший впереди, остановился, поднёс руку козырьком к глазам. Алексей Николаевич подошёл к нему, встал рядом и также приставил ладонь козырьком ко лбу, однако ничего нигде не увидел. Китаец глянул на него. В раскосых глазах, украшенных многочисленными морщинами, проскочило ехидство.
– Дацан, –