Никита с нетерпением дёрнул за ключ, готовый уже пойти и взять в помощь какую-нибудь стамеску, если не топор. Но тут замочек почти послушно щёлкнул и открылся, обнажая полость заднего ящика. Темень вывалилась оттуда, как пьяный матрос с клотика.
Ладонь, машинально нырнувшая внутрь ящика, наткнулась на труху. Запахло палёным. Никита вытащил руку: в горсти была зажата жмень пепла. Рукопись! Лялька?! Нет, что-то не то. У неё нет ключей от секретера и про рукопись только что не говорила бы, если б сожгла. Тогда как? Почему?
– Кто сказал, что рукописи не горят? – отчётливо прозвучал в темноте чей-то скрипучий голос.
– Что это?! Кто это?! Что за чертовщина? Господи, помилуй! – Никита даже перекрестился, как это всегда делала бабушка, но голос из Зазеркалья больше не раздавался. Ночь тянула свою неспешную тоскливую лямку.
– Удельная, – картаво захрипел динамик в вагоне электрички. – Следующая станция – Выхино.
Когда-то она была «Ждановской». Некоторые местные до сих пор не отвыкли от старого названия. Особенно после убийства на «Ждановской», когда менты замочили подвыпившего гэбэшника. Какой-то шустрый режиссёр под шумок фильм одноимённый протолкнул. А сейчас, много ли изменилось? Только вывески, только реклама: на улицах, на станциях, на Кремле. Что может измениться в государстве, где ворьё хозяйничает? Рыба всегда с головы гниёт – недаром испокон веков эта пословица по Руси ходит. Никите вспомнилось, как он откликнулся на праздник шестидесятипятилетия Победы в Великой Отечественной войне:
Опять холодная война!
Ей никогда не стать горячей,
страна в болото сметена,
и подготовлена для сдачи.
Но ни снарядов, ни фронтов
мы в этот раз не испытали.
Под равнодушие ментов
Россию Западу продали.
За что же дед мой воевал?!
За что отец ходил в атаку?!
Никто из предков не жевал
американских булок с маком.
Они вставали за страну!
Они сражались за Рассею!..
Американских денег кнут
всё наше мужество развеял.
Жидо-масонское ворьё
ликует нынче в Москвабаде.
Мы превращаемся в гнильё…
Спаси нас, Боже, Христа ради…
Вспомнилось. Никита не то, чтобы цитировал исключительно себя, но нынешнее его состояние оставляло желать лучшего: ни с того, ни с сего удрал с дачи в Москву среди ночи, не говоря Ляльке ни слова про обнаруженную сгоревшую рукопись. А ведь понимал – волноваться будет, на то она и жена. Но всякие воспоминания и откуда-то выползшая жалость к себе-любимому перевесила. Глупо? Да, конечно. Но возвращаться сейчас – ещё глупее. Надо побыть одному, в конце концов, просто пошляться по городу, сходить в народ, на людей посмотреть – себя