Мой дед и прадед, которых я никогда не видел, жили в соседних Озерках, и их семья имела свой участок на кладбище. А во время блокады какие-то люди половину этого участка захватили.
Памятники там были безобразные, какие-то бетонные раковины с надписями. Там были похоронены еще три брата отца. Один брат попал под трамвай после войны, пережив все ужасы блокады. Когда я увидел эти неухоженные могилы, я захотел сделать нормальное надгробие, без фотокарточек и бумажных венков. Тогда уже у кладбища были какие-то ресурсы, и я заказал три стелы, на которых написал фамилии отца, его братьев, жены и моей мамы. Теперь там лежат еще мои сводные сестры.
И вдруг объявилась какая-то внучка, стала мне звонить: какое я имел право ставить эти памятники? Я ей объяснил, что у меня есть документы, что я сын своего отца. В общем, все это было довольно странно.
Однажды я выступал по телевидению, и мне потом сказали, что звонила какая-то женщина, кричала, что я из могилы кого-то выкинул, что меня надо поганой метлой гнать с экранов советского телевизора. Однако с дальними родственниками я потом подружился, даже помогал им какое-то время финансово. Я у них выкупал фотографии и документы отца, это тоже была финансовая помощь. Благодаря этому весь архив отца оказался у меня.
Мама никогда не рассказывала, как она познакомилась с отцом. Я вижу на фотографиях, что тогда она была совсем молоденькая. Не знаю, помогал ли он нам с мамой. Думаю, что немного помогал. Но мы жили с ней очень тяжело. Часто за день-два до получки нам просто нечего было есть.
Финская молочница, цирк Чинизелли и смерть Джугашвили
В нашем доме № 54, в квартире 54, был огромный общий холл – в нем на взрослом велосипеде я мог аккуратно делать круги. В холле имелся двухсветный зал с большими окнами и большими широкими подоконниками. Когда я уходил в школу, на подоконнике уже стояли кастрюли, кружки, какие-то ковшики. Утром приходила финская молочница (почему-то ее называли финской), которая привозила молоко в бидонах и разливала его в посуду на этих подоконниках, точно зная, кому сколько нужно. Для нас молоко наливалось в большую кружку – объем тары зависел от благосостояния семьи.
Деньги молочнице, я думаю, передавали заранее или потом. Но я до сих пор не понимаю, как эта молочница успевала подоить утром корову, потом сесть на поезд (метро и электричек тогда не было), доехать до Финляндского или Царскосельского вокзала, затем на трамвае – до Невского проспекта, плюс везти все эти бидоны на себе. Холодильников тогда еще не было, все брали молоко только на один день, максимум на два, и чтобы оно не прокисло, его выставляли между оконными рамами. А еще я не могу представить, что молоко стояло целый день и никто его не трогал – не украл, не выпил, не бросил в него ржавый гвоздь, не плюнул…
Помню, что на праздничных столах непременно стояли шпроты, всегда была черная и красная икра, ведь наш дом стоял напротив Елисеевского магазина, а икра была дешевая. В великолепных залах магазина