Дверь в подвал по-прежнему была открыта, внизу еле слышно плакала девушка.
– Что же ты так с дочкой-то, – пробормотал констебль.
– Ведьмы. – Глаза хозяина нехорошо блеснули. – Дрянь, скверна, беда ходячая… Ксана на стороне ее прижила, не моя кровь… Сними! – он требовательно протянул скованные руки.
Констебль не двинулся с места.
– Очнись, Лис! – Хозяин дома говорил оглушительным шепотом. – Тебе здесь жить… у тебя семья, внуки… ты же сосед, мы свои… Скинем их с обрыва в озеро, вместе с машиной. Пусть потом ищут. Лед на трассе… Сколько таких случаев…
Констебль сглотнул, ни на что не решаясь, но уже зная, что решиться придется.
«Почини», – сказал Мартин.
Одна пуля проломила ребро у основания, другая вошла в позвоночник. Мартин лежал ничком, Эгле стояла над ним на коленях, время текло вместе с кровью на снег.
Селение Тышка сомкнулось вокруг – капканом. Каменным мешком. Поселок-убийца, поселок-кошмар. Весь долгий путь по горным склонам был дорогой на дно, во тьму, в смерть. «Почини», – сказал Мартин, но Эгле чувствовала свою невсесильность как проклятие. Мир полон зла. Чуда не будет.
Тускло поблескивал снег – матовое зеркало, и по нему бродили искры, будто что-то желая показать ей, подталкивая, подсказывая; Эгле посмотрела на свои ладони, покрытые кровью Мартина. И потом, словно оттолкнувшись от них взглядом, посмотрела вверх.
Над темными горами висели звезды – так много она никогда не видела. Ни разу в жизни; они были цветные. Бирюзовые, розовые, опаловые, изумрудные, желтые, синие, красные. Они смотрели на Эгле миллионами глаз – острых, хищных, печальных, насмешливых. Эгле показалось, что она волчица и, если завоет, – дыханием коснется неба.
Горячий воздух подступил к ее горлу. Эгле потянулась вверх, достигла звезд и зачерпнула, закрутила водоворотом, смешала, дернула на себя. Небо помутилось, звезды слиплись в единую массу, густую, как тесто, наполнили ладони и хлынули в Мартина – в развороченное мясо, в переломанные кости, в разорванные артерии.
Кусок свинца впился в ладонь – сплющенная пуля. И еще одна, раздавленная о его позвоночник. Две смятые пули покатились на землю, звезды падали, как вертикальный столб света, пот заливал глаза, кровь Мартина заливала снег…
Дверь дома открылась. На пороге стоял человек, полный страха и заряженный смертью.
Васил Заяц просто боролся за свою жизнь.
Не суд его пугал и не приговор. Не долгий срок, который, скорее всего, получит его жена за убийство младшего Старжа; не судьба сына, который теперь сядет, а ведь собирался жениться весной. Не участь дочери-ведьмы… ее-то, пожалуй, стерва и пощадит, единственную. Он хорошо помнил, как подхватывает человека вихрь, как потом роняет на дорогу. Чуть выше подкинуть – костей не соберешь.
Жена взяла двустволку из сарая. Но, кроме двустволки, хранился еще карабин в доме. Васил Заяц был охотником с отрочества и предпочитал крупную дичь.
Ведьма