Кустарная промышленность в пореформенные десятилетия, как и городское ремесло, показывала способность развиваться, помимо или вне парадигмы крупного индустриального капитализма, и генерировать из своей среды самодостаточные субструктуры. Здесь можно говорить о двух типах мелкого и крупного предпринимательства, связанных с различными социально–экономическими и технологическими практиками, взаимодополняющими друг друга334. Именно этот практический опыт в сочетании с народническими концепциями развития народного хозяйства, когда поддерживаются и мобилизуются малые формы предпринимательства, привел к повышению объемов правительственного кустарно–промышленного финансирования. М. В. Карташова пришла к выводу, что «[…] основным фактором, влияющим на объемы правительственного кустарно–промышленного финансирования, являлись объемы региональных вложений в кустарно–промышленную политику. […] превалирующая часть финансовой помощи шла на восточно–европейские земские губернии и на Урал», – в те районы, где существовала неблагоприятная экономическая ситуация в связи с упадком сельского хозяйства и фабрично–заводской промышленности с целью поднятия благосостояния населения335. Отметим, что при этом наблюдается тренд концептуального разворота в сторону применения данного опыта в развитии современного предпринимательства в рамках государственно–частного партнерства (ГЧП)336.
Говоря современным языком, посредством микрокредитов ремесленники и кустари должны были избавиться от излишней зависимости от скупщиков и кредиторов. Потребительский и кооперативный кредит получил сегодня вторую жизнь благодаря системе микро–кредитов экономиста из Бангладеш Мухаммада Юнуса. Его успех вполне сопоставим с аналогичной российской историей успеха последней четверти XIX – начала XX века337. Схожие эффекты описал П. Гестрелл в своей статье об экономическом и социальном развитии России в начале XX в. По его мнению, увеличение числа торговых и кредитных кооперативов (не в последнюю очередь среди кустарных промысловиков