Что происходило со мной в тот момент, когда я коснулся Вареньки, трудно понять, ещё сложнее объяснить. В тот момент я был подобен девственнику, которому судьба впервые позволила овладеть опытной в любовных утехах женщиной. Не осознавая и даже не пытаясь понять особую, ни с чем не сравнимую сладость прелюдии, я, дрожа от нетерпения и страсти, неудержимо рвался к финалу.
Когда мои пальцы коснулись золотистой от загара кожи предмета моей любовной страсти, я вдруг ясно увидел, что находится за душой, точнее, в самой душе этой юной прелестницы. Если сильно упростить сам процесс познания и отбросить все нравственные переживания, которые я тогда ощущал и продолжаю ощущать всякий раз, когда вольно или невольно касаюсь Божественной Сути – того, что признано называть душой, то это можно сравнить с разглядыванием мушки в янтаре. Душа душе – рознь! Поэтому часто вместо ожидаемой застывшей в капельке прозрачной смолы безобидной мушки, я обнаруживаю засохшего от скаредности таракана или ужалившего себя от избытка ненависти скорпиона. Такова человеческая природа, и удивляться тут нечему.
Однако в тот самый первый раз я был несказанно удивлён, когда, прикоснувшись к душе девственницы, увидел, что моя прелестная Варенька, моя тайная радость и моя отрада не только не противится браку с моим престарелым папенькой, но, и жаждет этого! Да, да именно жаждет! Предмет моей тайной страсти, как и большинство женщин, была практична и меркантильна! Душа её была подобно молодой гусенице, извивающейся и ползущей по стволу древа жизни вверх, жадно заглатывающей всё, что ей попадается по пути. Я видел её будущее!
Я знал, что пройдёт пару лет, и маленькая гусеница, похоронив престарелого супруга, за одну ночь превратиться в прекрасную бабочку. И этой бабочке будет принадлежать всё: дом, земли, имение, счёт в банке, бесчисленные тучные стада, привольно пасущиеся на заливных лугах, сами луга, и даже построенная перед смертью папеньки новая скотобойня, а также вся дворня. И среди них я – Евгений Саратозин.
Бабочка взмахнёт крылышками и улетит в туманный и далёкий Петербург, легко расставшись со всем тем, что напоминало ей о прошлой жизни – жизни наложницы и содержанки, кусающей губы всякий раз, когда её законный муж – этот похотливый старикашка – наслаждался её роскошным юным телом. Я ясно видел, как светский Петербург примет провинциальную красавицу, и как ровно через год к молодой и богатой вдове, только что снявшей траур, потянутся многочисленные поклонники – прожжённые проходимцы и промотавшие отцовское состояние дворянские отпрыски, жаждущие её богатства, а также увешанные орденами и золотыми эполетами старики, жаждущие её любви. Я видел богатый дом, полный челяди, готовой исполнить любое приказание, её завистливых подруг, с удовольствием сплетничавших по любому поводу, и богатых бездельников, мечтающих занять неостывшее место её бывшего любовника. И всегда среди этой светской знати, среди толпы скучающих богачей,