Оставшись один, Володя первым делом отослал Палыча к рабочим – помогать таскать тяжёлые кабели, чтоб не мешал ему заниматься делом. Дел на седьмом участке много – втроём, дай бог, к вечеру управятся. А сам принялся возиться с оборудованием. Он долго щёлкал тумблерами, проверял крышки и обесточивал всё, что положено. Едва закончив суетиться, Володя полез в свою папку с расчётами – у него мелькнула догадка, что виновник взрывов – пульсации от скачков уплотнений от истекающей струи двигателя. Несколько часов он остервенело жонглировал формулами, примерял их к соплу, согласовывал с отрывными зонами течения и турбулентным слоем, нервно терзал калькулятор, и в конце концов с досадой захлопнул папку – данных для полноценных расчётов не хватало, нужны цифры от телеметристов, значит, придётся запастись терпением и ждать.
Володя выглянул в окно – на улице стремительно темнело, выцветшее опалённое небо уже начало густеть над горизонтом голубым цветом. Он высунулся в окно по плечи, покрутил головой. Что-то Палыча долго нет. То ли ещё с рабочими сидит, то ли вернулся тихонько, и завалился спать в соседнем вагончике, пока ему новое задание не придумали. Ну и бог с ним. Деваться ему некуда – придёт. Володя включил настольную лампу и достал с полки потрёпанную книжонку без обложки. Уселся за стол, поближе к лампе, открыл книгу наудачу. Это был «Жук в муравейнике» Стругацких. Володя принялся читать, с удовольствием смакуя любимые места. Он одолел больше половины книги, и когда Максим Каммерер под мудрым руководством Экселенца уже начал подбираться к Абалкину, Володя ни с того, ни с сего почувствовал себя неуютно и зябко. Вагончик его показался маленьким и беззащитным, отчего-то даже далёким. Володя неожиданно почувствовал, как мало его неказистое убежище, и как бесконечна безлюдная, залитая мраком степь вокруг. Как в темноте мрака чёрными, жуткими провалами ещё более густого мрака тянутся кривые, с изрезанными краями, овраги. Только одинокое его окошко слабым жёлтым пятном маячит в этой безмолвной пустыне. И мурашки ознобом пробежали по спине, и нехорошо ёкнуло сердце, и вздрогнул, и передёрнулся Володя: что за наваждение? То ли холодом пахнуло из степи, то ли сыростью. Он повернулся к окну, чтобы закрыть створки и вдруг отчётливо понял, что с улицы, из сгустившейся давно тьмы на него кто-то смотрит, пристально и неотрывно. Ощущение было настолько ярким, настолько очевидным и выпуклым, что Володю пробил озноб. Взгляд казался отвратительно-липким, враждебным, бесконечно чужим, и чего-то ждущим. Володя выключил лампу, попытался вглядеться в черноту за окном, затаил дыхание, напряжённо вслушиваясь, и, конечно, ничего не услышал. Только ржаво скрипел старый флюгер на крыше да стрекотали сверчки. И увидеть ничего не смог, лишь близкие звезды пробивались кое-где сквозь чернильные плотные облака. Никого. Да тут и не может быть никого, не лес ведь, а охраняемый объект. Он взял себя