– Я не понял, – шепотом сказал Крот. – А Мосол?
– Мосол все равно не жилец, – мрачно заявил Багор. – А вот если его опознают… Впрочем, можешь забрать его к себе домой, если жалко… Нет желания? Так и не базарь попусту. Работайте!
Он первым выволок из кузова канистру и начал щедро поливать салон пахучим ледяным бензином.
Глава 8
Ломов остановился перед газетным киоском и, морща лоб, стал думать, чем тот привлек его внимание. В голове у него сейчас был полный хаос. Он пытался навести в мыслях порядок, но это плохо получалось. Ломов, как и договаривались, решил навести справки по списку и начал с последнего погибшего, который в нем числился – с оперуполномоченного Рогалева, который был застрелен с месяц назад в каком-то переулке. Застрелен из пистолета, но при этом на его теле был обнаружен стреляный патрон для охотничьего ружья. Собственно, именно эта деталь была основанием для зачисления его в генеральский список. По мнению Ломова, основание было довольно натянутое, но все-таки он постарался узнать об этом деле побольше. Оказалось, что Рогалев входил в следственно-разыскную группу, которая занималась убийством оперуполномоченного Ледникова из отдела по борьбе с экономическими преступлениями. Подробностей этого убийства Ломов пока не выяснял, но Ледников тоже был в списке, а обстоятельства его смерти снова подтверждали опасения генерала. Ледников был найден застреленным у себя в квартире, причем на столе у него нашли старенький магнитофон, без остановки проигрывавший закольцованную пленку с записью Высоцкого: «Идет охота на волков, идет охота…» Ледников жил один, и точно установить, кому принадлежит магнитофон и запись, не удалось. Однако по всему выходило, что эта циничная выходка – дело рук неизвестных убийц. У Ледникова, разумеется, хватало врагов, но первый подозреваемый, которого взяли уже на второй день, предъявил такое бесспорное алиби, что его пришлось отпустить. Примерно то же самое получилось и со вторым и с третьим, а потом следствие начало тормозить и до сегодняшнего дня топталось на месте. Даже убийство Рогалева не сумело дать ему дополнительный импульс. Связи между этими двумя убийствами не просматривалось. После Рогалева вообще ничего не осталось, что могло бы навести на след – никаких бумаг, никаких фотографий, никаких свидетельств. По словам сослуживцев, он вообще был человек себе на уме, скрытный, честолюбивый и очень чувствительный к чужим успехам. Он все старался доказать, что знает работу не хуже, а даже лучше многих. Ломову объяснили, что в принципе Рогалев мог в одиночку разрабатывать какую-то версию, чтобы не делиться ни с кем лаврами. Судя по тому, чем все закончилось, версия была правильная.
«Только кому от этого легче? – спрашивал себя Ломов, пялясь на витрину газетного киоска. – Уж точно не мне. Я бы сейчас поделился лаврами с кем угодно, лишь бы оставили в покое… Но что мне тут надо?»
И тут он понял, что смотрит на кричащую обложку газетки «Терпила», которая оповещала