То «тулкой» не стреляется,
А то заел АК!
И сабля абордажная
Для мелочи тупа…
Неважным стало важное,
Раздвоилась тропа.
Ломают бури стадные
Свободной воли дух.
И смертью заурядною
Огонь любви потух.
Лежим под амбразурами,
Которые молчат.
И дураки меж дурами
Покорностью горчат.
А дальше, как обещано,
Игрушки нам вернут,
Когда утратит бешенство
Корононосный спрут.
Под страхами прививкою
Окуклится черта.
К жестокости подливкою
Вернется доброта.
С дозволенною малостью —
Нормально умирать.
Не оскорбляя старостью
Больничную кровать.
Снова о Высоцком
Мир прет в дурдом, как в шахту клеть.
По Марксу и по Фрейду…
Устал святой Владимир петь
Про пиррову победу.
Уж сорок лет холоден ствол.
В гранит ушли фигуры.
Бьет день сегодняшний, как кол,
Вершины в амбразуры.
Теперь нам только Бог судья.
Живем миролюбиво.
Исчезли грозные дядья
Дзержинского разлива.
Спортивный дух у звезд Кремля.
По счету – поголовье.
Народ могучий, не скуля,
Мрет только от здоровья.
Пускай не врут статистики
О перепитье водки.
Мы стоики и мистики
В российском околотке.
И в нашей нынешней борьбе
Гитарный брень несносен.
Теперь играют на трубе,
Поют фанерным носом.
И если рядом не орать
И не стрелять по скатам,
Услышать можно слово «бля…ь».
А дальше непечатно…
Мораль гуляет без оков,
В ходу – сплошь иномарки.
Теперь забили на волков
Армейские овчарки.
Все, что ты раньше не любил,
Пришлось у нас по вкусу.
И ангел, что тобою был,
Не вышел в Иисусы.
И не о чем тебе хрипеть,
И не принять Парижа.
Собор любви устал гореть,
Став на полшпиля ниже.
Все рухнуло в забвенье лет,
В альбомы и осколки…
Ржавеет черный пистолет,
Так и не снятый с полки.
Ты жизни нищей не пенял…
И в мавзолее века
Горит поэзия огня
Вселенского ацтека.
Ты до сих пор за нас, за всех
Стучишь в ворота рая…
И выпавший тобою снег
Мне душу покрывает.
Прости, что внуки не поймут
Твоей бравады пламя
И что стихи твои уйдут
В незнаемое… С нами.
Остановиться, оглядеться…
На тело человечества – уже в который раз —
Накладывают швы из корабельной пеньки.
Кровь