– А я чё? Он как узнал, что этот Мару трахал, так и пророс.
– Гнутый, заткнись, сука.
– Она ему специально рассказала, а он и повёлся.
– Ты чё, Портной. Смотри, какой здоровый. Оклемается, бля.
– Китаец – садист ты херов.
– Да через два дня уже пахать будет.
– Через два дня?!
– Ну, через четыре.
Свет слепил. Он мог разглядеть только чёрные силуэты. Он понимал, что говорят о нём, но ему уже было всё равно.
«Умереть».
– Короче, тащи его к Деду. Выживет – будем говорить за бабки. Нет – с трупом решаешь сам и с Марой, как хочешь, так и рассчитывайся. Всё, дебил.
– Да чё дебил, бля, сразу?
– А кто ты? Тащи эту падаль отсюда!
Он снова провалился во тьму и открыл глаза, когда почувствовал как, что-то влажное прижимается к его губам. Голова судорожно дёрнулась на встречу. Он впился онемевшими губами и всосался в это. Вода. Она тонкой струйкой скользнула в горящее иссохшее нутро, пробуждая к жизни, как капля дождя оживляет семя, долго пролежавшее в сухой земле.
Он не отпускал это влажное и источающее воду, пока не утолил первые, самые жестокие приступы жажды. Тело вновь ослабело, и он уснул.
Время превратилось в пунктирную линию, состоящую из коротких обрезков сознания. Он приходил в себя. Что-то вливалось внутрь. От этого внутри становилось тепло, и он снова засыпал. В те моменты, перед его глазами, и он это почему то хорошо запомнил, всё время покачивался язычок пламени, будто перед самым лицом горела свеча. А за ним, в тусклом свете, как в золотом тумане он видел лицо. Измождённое, в морщинах, окутанное белым облаком волос лицо старца с широко открытыми синими глазами. Глаза улыбались, и от этого становилось хорошо и тепло, и головная боль утихала. Хотелось выгнуть позвоночник, и вывернуться самому себе под мышку головой. Лицо зудело. Из глаз лились слёзы.
И вот, открыв в очередной раз глаза, он больше не почувствовал боли. Он осторожно повернул голову вправо, потом влево. Ничего не болит. Он напряг шею и огляделся. Никого.
Мышцы быстро ослабели, и он уронил голову. Напряг плечи, согнул руки в локтях, сжал кулаки. Слабость. Он согнул в коленях ноги и попытался подтянуть их к животу. Ему это удалось, но с огромным трудом. Тело покрылось испариной, но по мышцам пробежала приятная судорога. Захотелось встать.
Осмотревшись, первое, что увидел – перед ним, прилепленная прямо к дощатой стене, горела свеча, вся в потёках и каплях. Вокруг дощатые стены. Сколоченные не плотно, они пропускали внутрь лучи красного света. Лучи ложились на пол полосами. Казалось, с наружи бушевал пожар. Сверху свешиваются сухие стебли травы. Приглядевшись, он увидел, что под потолком, скрывая собой перекрытие, в неимоверном количестве и разнообразии трава свисала сухими пучками. Некоторые уже почернели от времени. Некоторые, ещё даже не высохшие до конца, зеленели стеблями и листочками и покачивались на весу. Слева он разглядел дверь. В щели и не плотности по периметру створки, как и сквозь