В груди вновь вспыхнуло, не утихая, пламя, и сердце словно кто-то насадил на вертел, проворачивая раскаленный металл в замершей мышце; непроницаемый мрак упал на глаза разом, словно камень, мешающий видеть испепеляющий его гудящий, как боевая труба, огонь…
Курт распахнул веки, устремившись встать снова; в груди прострелило болью, и он упал, видя только серый камень и слыша тишину. Тишина была такой совершенной, что ненадолго даже стало больно ушам. А затем в тишине пророс звук, которого сразу было и не узнать – пели птицы…
Сердце остановилось на миг и понеслось снова, когда он увидел вновь все то же – стены лазарета академии святого Макария.
Этого не могло быть… или могло?..
Кто-то притронулся к плечу; Курт вздрогнул, обернувшись, и некоторое время безмолвно глядел на сухощавого старика, сидящего у его постели.
– Отец Бенедикт, – выдохнул он с облегчением, на миг прикрыв глаза. – Господи, я думал, что все еще сплю…
– Ты болен, – отозвался тот понимающе. – Снова кошмары?
– Да, – кивнул он, передернувшись; тело все еще помнило пригрезившееся миг назад пламя, и боль в груди не давала позабыть его совершенно. – Снова замок Курценхальма, и я на полу… Давно уже не снилось, и вот вдруг… А потом – наш лазарет и помощник лекаря, который пытался напоить меня кровью.
– Твой мозг отравлен, и яд вызывает видения, – пояснил наставник и печально вздохнул: – Ты разочаровал меня, Курт. Очень разочаровал.
– Что?.. – проронил он оторопело, непонимающе глядя на духовника, и тот сурово нахмурился:
– Я полагал, ты и в самом деле уникален, в самом деле способен на многое, а ты вздумал загнуться посреди леса от каких-то несъедобных травок. Для чего тебе пожаловали первый ранг? Чем ты это заслужил?
– Отец… – потерянно начал Курт, и тот жестко оборвал:
– Нет. Я тебе не отец. Мои духовные дети – достойные люди, а ты слаб. Здесь не нужны неумехи, Гессе. Вот, – продолжил духовник, протянув ему наполненную кружку. – Здесь то, что ты не допил; допей. Нельзя бросать начатое на половине.
– Вы не можете говорить такое всерьез, отец… – пробормотал Курт чуть слышно, пытаясь отодвинуться и едва сдерживаясь, чтобы не закричать. – Вы не можете так… это же просто бред!
– Пей, – повторил наставник угрожающе, так же, как курсант в минувшем кошмаре, ухватив его за затылок и притиснув кружку к губам. – Пей!
Курт отпрянул, стиснув зубы, и крепкие пальцы вцепились в подбородок, сжав до боли и отдернув его вниз, точно крышку ящика для подаяний.
– Да пей же, наконец, сволочь! – закричал духовник тонко, и в рот снова плеснула горькая плотная, как кисель, жидкость.
Курт закашлялся, забившись в удерживающих его руках, как рыба в сети, отшатнулся от наставника и едва успел схватиться за край кровати, чтобы не рухнуть на пол в тихой, полутемной комнате с одним-единственным табуретом у стола – в той самой комнате, где он провел три с половиной месяца, в тесной комнатушке в учебке; в узкую бойницу окна заглядывало