Час двух троек. Ферестан Д'Лекруа

А потом увидела его волосатую грудь и всё. Прошла любовь, завяли помидоры. Прямо как у отца, я, правда, в детстве любила играть с папиной грудной шевелюрой: сяду на коленки и начинаю косички пытаться плести, или выдираю волоски под его раскатистое «ох» и «ай». Но, когда мне было десять, папа поступил плохо. Сейчас я отлично знаю два слово: «педофил» и «изнасиловал». А тогда могла только кричать и звать на помощь. Мамы дома не было. А в суде отец говорил, что я была очень похожа на мать и вовсе «бес попутал». Путал-путал и привел в тюрьму на шесть лет. Там он и остался с кучей петушиных болезней, мылом и веревкой. Мама его простила. Не зря мою далекую родственницу друзья так и звали: Зона. Мама так и не поверила в то, что он сделал и что доказали следователи. До сих пор нас иногда прозванивает следователь, ведший то дело – Александро Шумаев. Хороший человек. И на «человек» не обижается. Они с учителем похожи. И, увы, оба похожи на папу.

      – Зайчик, вот ты чего на мои мысли смотришь?

      Только он больше не зайчик. Он на папу похож. И на мишку моего.

      – Брысь, кот! Зайчик! Папа!

      – Наташ, это я. Не узнала? Не узнаешь. Чем же тебя лечить…

      Чё уходит, уводя с собой папу и… А зайчика кто-то попросил остаться.

      Мама плачет.

      39.1

      Волна 39.1. Мама включила радио. Нет бы на римпульте или планшетке, а то старое, с березкой. Ему лет, как, как… ну, в общем, еще русских живых видело. Мама в музее работала, оттуда его с запасников домой и принесла. Почти расхитительницы гробниц музейных, Лара-Софт! Да, софта под это радио не было, чувствую оно еще и ламповое. Шумит, рычит, да еще и моим голосом. Только совсем страшным. А вот и другим: на помощь вроде как зову. А я ведь молчу. Ведь молчу?

      Зайчик утвердительно кивает. Молчи-молчи. И там молчи.

      Радио затихает. Мама плачет.

      Оживает радио. Чистый голос сообщает. Новости Земли. Вчера не сошел благодатный огонь. Из пещеры был вынесен младенец. Шшшш…

      Мама говорит: вчера папа приходил, ей так показалось. Как живой и в свадебном костюме. Это когда я спала.

      Она его еще любит. Семь лет прошло, а любит. Ублюдка. Ненавижу вас. И тебя, зайчик! Ррррр! РРР! Рарррр!

      На помощь!

      РРРРРРРР…

      …шумит радио.

      39.2

      Тишина и стук часов. Спит спокойно зайчик мой. Мама спит. Все спят. Я не сплю. Я взрослая, еще в двадцать разрешила себе не спать по ночам. Вот и не сплю. Взяла Достоевского, Библию и Коран. На выбор. Но внезапно пришел заспанный зайчик. Белый весь, глаза красным светятся. Библию отбросил. Сменил цвет на серый. Сел рядом, взял Коран, пролистал (стал коричневым) и внезапно сказал: «Мухаммед не так уж плох».

      Мне достался Достоевский. Ничего так. Только не смогла решить: «тварь я дрожащая или право имею, и если имею, то на что?». Права у меня точно есть, в конституции Еврозоны все записано. Но вдруг я тварь дрожащая, хотя бы исходя из температурной дрожи? Могу ли я убить? Ну, вот так, взять, к примеру, скамейку (все равно стоит у кровати без дела), привстать, нет, встать совсем, замахнуться на зайчика. Нет, этот пусть читает дальше, вот