Слезы, скорбь.
Я заняла место рядом с иллюминатором и сквозь крошечное стекло попыталась рассмотреть что-нибудь еще кроме здания аэропорта. Я надеялась…
Я почувствовала толчок – самолет пришел в движение. В салоне воцарилась тишина. В моей памяти снова возникли эпизоды Нового года – я, держа в руке бокал с шампанским, стою в бальной зале в доме друзей родителей. Я смеюсь, я счастлива. Где-то в глубине души я чувствую легкую тревогу и неуверенность, но я также не теряю надежду.
Пройдет всего лишь минута, и моя жизнь изменится.
Президент Батиста покинул страну! Да здравствует свободная Куба!
И это они называли свободой?
Наш самолет, набирая скорость, мчится по взлетной полосе. Меня вдавливает в кресло, и я наконец сдаюсь – выхватываю пакет из кармашка на спинке сиденья передо мной, и меня рвет.
Самолет отрывается от земли и набирает высоту. Я сижу, склонив голову, а Беатрис гладит меня по спине. Приступы тошноты накатывают снова и снова – какое бесславное получилось у меня бегство. Когда я наконец поднимаю голову, перед моими глазами предстает необычайно прекрасное сочетание оттенков голубого и зеленого.
Когда Христофор Колумб причалил к берегу Кубы, он сказал, что это самая прекрасная земля, которую когда-либо видели глаза человека. И это правда. Но для нас Куба – это не только море, горы и голубое небо, Куба значит для нас гораздо больше, а теперь мы покидаем ее.
Надолго мы уезжаем?
На год? На два?
Ojalá[1].
Когда я была помладше, то умоляла бабушку рассказать о Кубе, которая казалась мне загадочным островом. Слушая истории, которыми бабушка делилась со мной, живя в изгнании в Майами, я всем сердцем полюбила землю, нарисованную в моих фантазиях. Для меня существовали две Кубы – одна в моей крови, а другая в моих мечтах.
Мы любили сидеть в гостиной просторного дома моей бабушки, который находился в районе Корал Гэйблс, и она показывала мне старые фотографии, тайком вывезенные бесстрашными членами семьи, рассказывала про то, как жила в Гаване, рассказывала про приключения ее сестер, описывала красоты острова, а мое воображение рисовало мне его образ. Ее истории сопровождались запахом жасмина и гардении, вкусом бананов и мамей сапоты[2] и всегда – звуками старого проигрывателя. Каждый раз, закончив рассказ, бабушка улыбалась и обещала мне, что наступит день и я своими глазами увижу Кубу. Обещала, что мы торжественно вернемся, распахнем двери фамильного поместья, расположенного в Варадеро на берегу моря, и переступим порог шикарного дома, который занимает почти целый квартал утопающей в зелени улицы в Гаване.
Мы вернемся, как только умрет Фидель. Вот увидишь.
И наконец, после того, как почти шестьдесят лет он водил кубинцев за нос своими фальшивыми покушениями, он умер,