– Ну, Ирма! – восклицали все. Включая ее стареньких родителей. Для них проблемы начались сразу после рождения Ирмы, и их поток не иссякал с течением лет.
Ее ждали, ее хотели, она родилась, как героиня русской сказки, на закате жизни обоих родителей. Юргису было уже за пятьдесят, а матери около сорока, когда им на руки положили кричащую и негодующую грудную Ирму. В отличие от сказочной Машеньки, Ирма покорно сидеть на печи не хотела и утехой родителей на старости лет становиться не спешила. Еще не научившись ходить, Ирма уже имела свое мнение по любому вопросу. И мнение это порой просто поражало своей нестандартностью. К примеру, ее отец, как уже было сказано, имел прекрасное образование. Окончил МГУ с отличными результатами, а школу в Клайпеде в свое время вообще с золотой медалью. Мать тоже – инженер, с высшим образованием, уважаемый человек, со стажем и персональной пенсией. И что? Заставить Ирму учиться было просто невозможно, хотя, как говорили учителя, у нее нет и не было никаких проблем с мозгами.
– Она просто не хочет. Не желает, понимаете! – из года в год возмущалась ее учительница. – Она считает, что это все – пустое!
– Пустое? – негодовал Юргис. – Пустое?
– А что, нет? – спокойно отвечала Ирма. – Сколько сил и нервов, а что на выходе? А чем, собственно, плохи тройки и четверки? Ты хоть знаешь, папа, что для того, чтобы быть отличницей, надо быть подлизой? Нет уж, мне и так хорошо.
– Тебе хорошо? А я тебя телевизора лишу, в комнате посажу – будет тебе хорошо, – злилась мать. В годы Ирминого детства они с мужем были поразительно едины во всем, кроме разве что вопроса, в кого это Ирма пошла такая упертая. Откуда у нее это свое мнение, черт бы его побрал.
Потом, уже в юности, когда Россия вдруг в одночасье стала православной страной, и даже мама Ирмы покрестилась и надела на шею маленький серебряный крест на цепочке, Ирма вдруг вздумала быть атеисткой.
– Пока что я не решила этот вопрос. Спешить не буду, – сказала она, как отрезала. И категорически запретила матери брызгать комнату святой водой и крестить Пауласа.
– И правильно, дочь, – одобрил ее старый коммунист Юргис, который крах коммунистического учения воспринял весьма болезненно.
– Я, может, вообще, в католики пойду. Или в буддисты. Я должна решить сама, если сочту нужным, – ответила она, заодно огорчив и отца. Ирма выросла совсем уж самостоятельной и непослушной. Иногда ее просто было сложно понять. Она выполнила основной категорический наказ отца и матери: поступила все-таки в институт, хотя и в этом сделала все по-своему, не пошла туда, куда ей говорили, – на экономиста или врача, а по собственной доброй воле выбрала агрономический факультет Тимирязевской академии.
– Почему ты хочешь быть агрономом, дочь? – бесновался отец.
– Буду растить хлеб. Разве плохо? Может, меня литовские предки зовут, фермеры, – смеялась Ирма.
– Но у нас сельское хозяйство практически умерло, – разводила руками мать.
– Будем реанимировать, –