Кстати, не меньшее спасибо и моему тренеру Сергею Порфирьевичу Вдовину. Листовки, где сказано, что пешее путешествие из Москвы во Владивосток организовано Московским спортивным обществом конькобежцев и велоциклистов и оно просит всех оказывать мне содействие, – Вдовин лично их и написал, и напечатал, – конечно, верх идиотизма, но чем непонятнее, тем страшнее: на местные власти эти рекламки действуют прямо магически.
P.S. Сначала, Ната, признаюсь, мне было приятно, что благодаря телеграфисту на мои выступления приходит много народу, и переночевать есть где, но теперь нравиться перестало. Я понял, что если и дальше буду идти вдоль железной дороги, так и останусь для встреченных то ли государственным посланником, то ли тем же Хлестаковым. Вдоль дороги и впрямь живет другой народ, из прошлой жизни он вышел, но никуда не пришел. Станция – бивуак, временное пристанище, эта печать здесь на всем. И в разговорах я часто слышу, что надо жить как поезд, хотя если станция маленькая, они тут и не останавливаются. Каждый мечтает куда-нибудь податься, сделаться кочевником и ехать, ехать. На ходу и любить, и детей рожать. Соблазн, конечно, немалый, в конце концов, ведь и нам с Федором тоже не сидится. Понимаешь, Ната, меня одно смущает, я, когда отправлялся во Владивосток, думал, что я, кочевой, пройду среди оседлых, а получается я – кочевой и они кочевые: что я им могу сказать? Надо мне от железной дороги бежать, а с другой стороны, может, в глухих местах и нет никакой розни, все ровно, – Бог даст, они и без меня разберутся. Я знаю, что Россия и с немцами вся воевала, и в Гражданскую в стороне не многие остались, но вдруг там давно успокоилось? Те, кто вернулся, снова пашут, сеют и о крови забыли. Это для меня серьезный вопрос, и я то в одну сторону клонюсь, то в другую. А что судьба наши с Федором пути сблизила, я рад: только представлю, что и он тоже идет по Руси, сразу легче. Еще раз, моя милая, дорогая, любимая, целую и прощаюсь. Твой Коля.
Вылково, 4 июня
Милая моя, дорогая моя Ната, мне очень жаль, что раз за разом письма, что я пишу, невеселые. Но что поделаешь. За день я вижу столько горя, столько совсем безнадежных историй мне рассказывается, что писать по-другому не поднимается рука. Да и неоткуда взяться хорошему и радостному, или, вернее, мне кажется, что только у нас с тобой в этой огромной стране оно и есть, а вокруг лишь беды и несчастья. Сегодня после Вылково шел в полном