Конечно, люди должны умирать. Рождение и смерть – две неотъемлемые части одного целого. Я не вмешивался в уклад, не нарушал существующего порядка. Я даже почти не трогал той души – я всего лишь не дал ей погибнуть самым неприятным образом. От этого ведь ничего не изменится. Она все равно здесь, в чертогах, все равно отлетела. Так почему же я – предатель? Почему они считают, что я должен был стоять и, как обычно, молчать? Когда каждая рана, каждая слезинка и каждая нотка даже самой слабой боли отражается во мне, как в зеркале? И когда каждую свою собранную душу я, прежде чем взять, должен не только рассмотреть, но и почувствовать? Весь ее страх, отчаяние, страдания последних мгновений? Раз за разом? Год за годом? Многие миллионы, миллионы миллионов раз, каждый из которых раскрывал для меня все грани чужих мучений и несправедливых упреков? Разве хоть одна душа знала, что я делю ее боль ровно поровну?! Хоть один из смертных понял, что, прежде чем забрать его наверх, я забирал и большую часть его воспоминаний?! Вместе со всем, что там было?! Со всем, что он пережил?! Начиная с самого момента рождения и заканчивая последним вздохом, который почти никогда не был легким и приятным?!
За что мне все это, Аллар?!
Почему ты решил, что я смогу ЭТО вынести?!
Столько веков?! Столько долгих тысячелетий?! Почти вечность… и всегда – один?!
Ответь мне, Всевышний… прошу… за что же ты ТАК сурово меня наказал?!
Я с горечью посмотрел наверх, смутно надеясь, что хотя бы сейчас услышу ответ, но небеса молчали. Только потемнели, как грозовые тучи, и едва слышно зарокотали. Тяжело. Обвиняюще. Недовольно.
– Предатель, – сурово припечатал меня Светлейший и недобро засветился изнутри, возвещая приближение настоящей бури. – Ты предал Аллара. Его законы. Нарушил его волю… Ты оказался слишком слаб и безволен. Ты будешь наказан.
– Ну и ладно! – выкрикнул я, задыхаясь от ярости и обессилев от бесполезного ожидания. – Пускай! Я на все готов! Я даже готов уйти!
Светлейший пораженно замер.
– Что?!
– Ты хочешь отречься?!
Я запрокинул голову и горько расхохотался. Сейчас мне было все равно, что будет дальше. Сейчас меня терзала чужая боль. Я еще видел перед собой остекленевшие глаза замученного до смерти человечка. И все еще чувствовал то, что пережила несчастная девочка в руках своего мучителя и палача. Сейчас, едва вернувшись, я находился буквально на грани безумия. Готов был кричать диким зверем, царапать