Он посмотрел на свои руки. Она вспомнила руки Геда, израненные и обожженные, судорожно стиснутые, все в запекшейся крови. Он все старался зажать свои раны…
Ее собственная рука сжала в кармане тот камешек – то самое слово, что она подобрала на крутой горной дороге.
– Почему он прячется от меня? – вскричал юноша в тоске. И тихо прибавил: – Я так хотел, так надеялся увидеть его. Но если он сам того не желает, то, разумеется, и говорить не о чем. – В этих словах она услышала ту же холодноватую вежливость, то же достоинство, что и в речах посланцев Хавнора; она высоко ценила подобную воспитанность; она хорошо знала, чего это стоит. Но юноша был дорог ей именно потому, что у него вырвались эти слова тоски.
– Он, конечно же, придет к тебе. Только дай ему время. Он получил такой тяжкий удар – у него отнято все… все… Но когда он говорил о тебе, когда произносил твое имя – ах, в такие минуты я снова видела Геда таким, каким он был когда-то!.. Каким он будет снова… Гордым!
– Гордым? – повторил Лебаннен удивленно.
– Да. Конечно гордым. Кому и гордиться, как не ему?
– Я всегда считал его… Он был так бесконечно терпелив… – Лебаннен помолчал и засмеялся собственным противоречивым словам.
– Ну а теперь терпения-то ему как раз и не хватает, – сказала Тенар, – и он беспредельно жесток по отношению к себе. Мы ничего не можем для него сейчас сделать, разве что не мешать ему следовать тем путем, который он сам для себя избрал – «чтобы на другом конце привязи обнаружить себя самого». Так здесь говорят, на Гонте… – И вдруг сама она почувствовала, будто ходит вокруг колышка на привязи, и такая предельная усталость навалилась на нее, что показалась ей болезнью. – По-моему, мне пора отдохнуть, – сказала она.
Он тут же поднялся.
– Госпожа Тенар, ты сказала, что бежала от одного врага и встретила другого; зато я явился сюда в поисках одного друга, а нашел двоих!
Она улыбнулась его сметливости и доброте. «Что за чудесный мальчик!» – подумала она.
Корабль, казалось, весь находился в движении: слышались стон и скрежет корабельной обшивки, грохот бегущих ног над головой, стук разматываемой парусины, крики матросов. Терру разбудить было нелегко, и, проснувшись, она ничего не могла понять; возможно, у нее даже был жар, хотя она всегда была такой горячей, что Тенар даже не пыталась определять, не больна ли девочка. Терзаясь угрызениями совести из-за того, что заставила малышку прошагать больше восьми часов да еще пережить весь тот ужас вчерашнего дня, Тенар попыталась развеселить ее, рассказывая, что они плывут на корабле и эта маленькая комнатка, где они спали, принадлежит самому королю, а корабль везет их домой, на ферму, и тетушка Ларк ждет их там, а может быть, ждет и Ястреб. Но ничто не интересовало Терру. Она оставалась совершенно равнодушной, вялой, все время молчала.
На ее маленькой худенькой ручке Тенар заметила красные следы четырех пальцев – словно клеймо, словно ее коснулись