Рашид положил трубку на рычаг аппарата и кивнул Гудкову:
– Можете выдвигаться. Помните о неукоснительном выполнении всех без исключения инструкций. Колонну поведёте по Старой Смоленской дороге, на шоссе Минск-Москва ни при каких обстоятельствах не соваться, оно перерезано немецкими танками в районе Ярцево, – Рашид Галиевич внимательно посмотрел на Гудкова. – Напоминаю – движение строго по графику, остановки делать только в установленных пунктах. Очерёдность машин в колонне по возможности не менять. Надеюсь, вы полностью отдаёте себе отчёт в том, что груз не должен попасть к немцам, независимо ни от каких обстоятельств? Вы – в замыкающей машине, капитан Пустовалов – в головной. Всё понятно? Вопросов нет? Тогда приступайте к выполнению, иначе, похоже, действительно будет поздно. И помните, контроль за ходом операции осуществляет нарком внутренних дел. Лично.
– Есть, приступить к выполнению задания! – Гудков бросил руку к фуражке, отдавая честь, с облегчением вздохнул и, несмотря на явную склонность к полноте, проворно выскочил из кабинета. Бегом пересёк большую приёмную и кубарем скатился на первый этаж, где в томительном ожидании курили бойцы и, отдав команду «По машинам!», выскочил на улицу.
…По обе стороны пустынной дороги тянулся бесконечный березняк. Колонна, беспрепятственно миновавшая пригороды Смоленска, начала движение в сторону Вязьмы. Пылившая впереди «тридцатьчетвёрка» угадывалась только по рёву мотора. Гудков, ехавший в замыкающей машине, по пояс высунулся из кабины, пристально вглядываясь в небо.
– Товарищ майор, вы бы сели в кабину. Если что, самолёты издалека услышим.
Гудков недовольно покосился на водителя, но сел нормально, откинулся на спинку сидения и даже постарался придать своей позе некоторую беззаботность, продолжая, впрочем, тревожно коситься на небо. Раньше он никогда не был трусом. Храбро сражался в гражданскую, рвался воевать в Испанию, и не его вина, что начальство решило оставить его в родном городе. Родина решила, что в своём кабинете он нужнее, чем в оливковых рощах Гренады, где сражался с фашистами и умирал братский испанский народ. Но в один роковой день всё изменилось. Тогда его, начальника городского угрозыска, арестовали по ужасному в своей нелепости обвинению в связи с английской разведкой. И потом уже ничто для него не имело значения – ни кошмар ночных допросов, ни издевательства молодых, не знающих жалости следователей, ни даже внезапное освобождение. Он сам каждой клеточкой своего организма чувствовал, что некий стержень внутри него сломался. Он продолжал ходить на работу, выезжать на задержания, подписывать уголовные дела, но это был уже совсем другой человек. Человек, который боялся. Боялся сделать что-то не так и вновь оказаться в сырых подвалах областного НКВД.
– А теперь на мою голову свалился ещё этот капитан из Москвы, – неприязненно