– Чак, ты слышал что-то про мою семью?
– Ну, про батю, Сида-старшего, все слышали…
– А про мать?
– Про мать мало что говорили. Из кочевых она. Перед самой смертью Августа вернулась к своим. Причем вроде как не просто вернулась – сбежала из Херсон-Града. А зачем, почему от сынка родного бежать? Не знаю.
– Когда я очнулся в лодке, за мной гнались кочевые. Может, это как-то связано с моей матерью?
– Да я откель знаю?
– А как ты попал к гетманам?
– Ну, свернул туда, когда баба эта татуированная со своими ушла. Я в Инкермане баллоны наполняю иногда, гейзеры же там. В общем, прикатил как обычно, и тут вдруг – не выпускают меня! Решили, наверно, термоплан мой в войне против херсонцев использовать. Я навроде как свободно там по площадке ходить мог, да указ охранникам был даден, чтоб не выпускали меня из ущелья и газом не давали заправляться. Еще механикам сказали мне не помогать.
– Мы едем в Херсон-Град?
Автобус достиг расселины между холмами, и стало темнее.
– А куда ж еще?
– Раньше ты там бывал?
– Ха! Я везде бывал. Чака везде знают, управила. Хотя, получается, ты теперь не управила у нас, да? Ладно, не важно. И на Корабле Чака знают, там я тоже швартуюсь, и в Арзамасе знают, и в Московии, и даже в Твердыне Киевской!
Мы проехали холмы, и впереди раскинулась пустошь, покрытая невысокими скалами, которые напоминали угловатые, плохо отесанные надгробные памятники.
– Кладбище, – сказал карлик. – Так это место называют.
Я выпрямился и прошелся вдоль стены, придерживаясь за нее. Чак, прищурившись, выглянул из кабины.
– Ну и рожа у тебя потерянная. Не знаешь, чё дальше делать? Короче, щас в Херсон-Град надо пилить, все одно больше никуда не доедем. Горючки мало, «Каботажник» мой побитый весь. Нас любая банда кетчеров одолеет или еще кто наскочить может. Так что я в Херсон-Град по-любому, у меня там механик знакомый, я к нему так и так собирался, потому что должен он мне кой-чего. А ты решай. Хотя ежели таки не управила ты – так что тебе там делать?
– Если брат Лады все еще жив, я хочу спасти его.
– Какой еще брат Лады? – объехав упавшую решетчатую вышку, лежащую верхушкой на скале, карлик снова оглянулся на меня.
– Сын воеводы Лонгина. Он в плену в Херсон-Граде. Если еще жив…
– И ты его вызволить хочешь из самого Большого дома?
– Вызволить и во всем разобраться.
Чак почесал макушку, автобус качнулся, и он схватился за руль.
– Слушай, Мира твоя – змея подколодная. Про нее такое рассказывают… Почище, чем про самого управилу херсонского. Она когда-то приказала ферму вместе с хозяевами, батраками, вместе с детишками сжечь, для чего-то ей земля та понадобилась. А что они там с людями в подвалах Большого дома вытворяют! И ты к ним в лапы прямиком лезешь? Теперь, когда вроде как сомневаться стал, что ты управитель херсонский и брат ее? Не, ну ты псих совсем! На всю голову псих!
Он что-то еще говорил,