Вскоре слова возмущения достигли ушей Моисея. Но пророк не обратил внимания на мольбы и ропот. В белом одеянии с гордо поднятой головой он продолжал идти вперед. Моисей не обладал даром оратора, не в его силах было красиво говорить, но его чистая и чуткая душа терзалась и переживала за каждого иудея из толпы, что следовала за ним. Может, не стоило ему противостоять фараону и добиваться свободы для своего народа? Он говорил с народом от имени Бога, но его встречи с Всевышним были столь коротки, что часто трудно было понять, что происходило на самом деле. Яркий свет ослеплял на время глаза. Слова, как гром, неслись с неба, парализуя волю. Наказы были короткими и повелительными. Затем свет гас, видение исчезало, и только эхом повторялись слова, произнесенные не кем иным, как самим Богом. Всевышний явно не хотел, чтобы кто-то из смертных видел Его облик. Почему Бог выбрал именно его? Этот вопрос терзал Моисея, и каждый раз он не мог найти подходящего ответа.
Прошло еще несколько дней, и перед скитающимися евреями стали вырисовываться очертания горы Синай. Тем временем роптание толпы, поначалу тихое, скрытое и опасливое, переросло в открытое недовольство, и сердце Моисея дрогнуло, нет, не от страха за свою жизнь и не из-за опасения услышать гневные слова в свой адрес, а от лицезрения страданий своего народа. Вечером, когда позади загоралась вечерняя заря, а впереди нависла гора Синай, пророк дал знак старейшинам, которые почтенно шли рядом с ним, что утром он объявит свою волю народу. Вряд ли сейчас Моисей знал, что он хотел сообщить. Может, стоило вернуться назад? Это выглядело бы предательством народа и его прокляли бы на века, но так люди хотя бы остались живы. А может быть, стоило предоставить каждому выбор – искать дальше Землю обетованную или возвратиться в Египет, обрекая себя на еще большие страдания и унижения, чем до освобождения? Слезы досады навернулись на глазах пророка, он отвернулся от людей, чтобы скрыть свою слабость, и вдруг заметил на вершине горы светящийся луч. Пророк подолом белоснежной туники