Со стороны, наверное, и впрямь смешно выглядело – какой папаша испуганный оказался. Соня отдала ребенка Екатерине Васильевне, глянула на Олега в отчаянии… Едва сдержала слезы обиды, сжалась в комок. И лицо вспыхнуло, как от пощечины.
А дома уже не до обид было – как-то затянулось все хлопотливой паутиной. Кормление, купание, постирушки, вечный недосып, голова кругом. Олег приходит поздно – на работе аврал. С трудом часок выкроил, чтобы до загса доехать, ребенка зарегистрировать. Сунул ей свидетельство о рождении, будто обременительную бумажку какую…
– Сонечка, теперь бы в церковь, окрестить надо! – торопливо произнесла Екатерина Васильевна, упреждая ее обиженную реакцию. И опять, как тогда, в загсе, заслонила собою сына. – Но это уж мы сами с тобой, Олежке же некогда…
В церкви она плакала. Как ей казалось, слезы были чистые, светлые. Батюшка с большой осторожностью принял слабое тельце ребенка в руки, окунул в купель. Потом похвалил их, что имя дали ребенку по святцам, сказал, что его святой Николай-угодник беречь будет. Очень хорошее имя – Николай. Коля. Коленька. Это уж потом Екатерина Васильевна переиначила его в Николеньку. Так и пошло – Николенька да Николенька…
Впрочем, ей всегда чудился в этом какой-то подвох. Слышалось в двойной уменьшительной ласковости – Николенька – что-то до боли пронзительное, уничижительно-снисходительное. Здорового ребенка так никогда не назовут. Он будет Колей, Коленькой, Колькой, Колясиком… Да кем угодно! Но не Николенькой же… Был, был тут обман. Сами себя обманывали. Будто искупали свое стыдливое смирение. Олег хоть не притворялся, по крайней мере.
Да, он не притворялся. Он отстранялся. Своим болезненно замкнутым отчуждением и отстранялся. Приносил пакеты с продуктами, бегал в аптеку, подвозил до дома задержавшуюся около Николеньки массажистку – делал все, что попросят. С первого зова, очень старательно. Но долго в одной комнате с Николенькой находиться не мог… Впрочем, никто от него такого «подвига» и не требовал. Соня – от гордости, Екатерина Васильевна – из жалости. Потом как-то сами собой и по комнатам распределились. Соня со свекровью в одной комнате около Николеньки крутились, а Олег, когда в редкие часы дома бывал, в другой, сам по себе. И все бы ничего, если б однажды Олег не прихватил ее на кухне в жаркие объятия, не прошептал горячо-виновато в ухо:
– Я так соскучился, Сонь… Придешь ко мне ночью?
Ох, вот тут ее и прорвало… Все высказала, через слезы, через нервное дрожание рук у лица, через истерическое торопливое всхлипывание:
– Ты… Как будто я виновата… За что? Он же твой сын! А ты… Уйди от меня, видеть тебя не могу! Сволочь, сволочь!
– Сонь, ну погоди… Прости меня, Сонь! Да, я сволочь, я и сам понимаю… Но не могу я, Сонь! Вот тут… – Олег нервно постучал себя кулаком по грудной