– Да вы что, с ума сошли? Что вы мелете? – почти до крика повысил голос Андросов. Но тут же он овладел собой и небрежно спросил: – Итак, вы настаиваете на версии о кричащей крови и больше никаких мотивов своего поступка назвать не можете?
– Остальное субъективно в еще большей мере, – удрученно произнес Рудин.
– А все же что? – настаивал Андросов.
– Нелады с командованием отряда.
– Конкретно, пожалуйста. Характер неладов. Политический? Личный?
Рудин удивленно посмотрел на Андросова.
– Да что вы, право! Я же был рядовым бойцом, да еще переводчиком, без работы, поскольку пленных у нас не было. Просто в отряде меня почему-то невзлюбили, дали мне прозвище Полуфриц. В общем, несправедливое хамье, и все… – Рудин будил у Андросова воспоминания о его собственных неприятностях в Риге, пережитых им.
– Что за отряд? Где его база? – Андросов явно уходил от этой темы.
– Лиговинские болота.
– Лиговинские? – удивился Андросов и, достав из стола какие-то бумаги, стал их просматривать. – Вы говорите правду?
– Только правду. На ваших картах показано, что эти болота непроходимы. Но это не так. В центре болота есть остров и к нему безопасные тропы.
Андросов удивленно посмотрел на Рудина.
– Сколько человек в отряде?
– Около двухсот. Большая часть – местные, остальные заброшены, как и я, из Москвы.
– Командир местный?
– Да.
– Фамилия?
– Я знаю только его партизанское имя – дядя Николай.
– Кто он был до войны?
– Судя по всему, партийный деятель. Причем из тех, кто уверен, что каждое его слово – это Божья искра гениального ума. Его любимое изречение: «Фриц сам лезет в петлю, наше дело подтолкнуть его в спину». И это глубокомысленное заключение он сделал, сидя в болотной землянке.
Андросов пожал плечами.
– То же самое, только чуть другими словами твердит московское радио.
– Ну что вы! – не согласился Рудин. – Если уж говорить об официальной пропаганде, то она и в Москве и в Берлине грешит только одним: бежит несколько впереди событий и норовит желаемое выдать за действительность. Я из-за этого немало пережил.
– А вы тут при чем? – вяло поинтересовался Андросов, очевидно, думая о чем-то другом.
– Я ведь решил сдаться в плен давно. Но я считал, что мне здесь не будет веры, если я явлюсь, когда у немецкой армии одни бесспорные успехи.
– Теперь, значит, они уже не бесспорны? Так прикажете вас понимать?
Рудин молчал, только взглядом спрашивая, можно ли сказать все откровенно.
– Ну, ну, а что же теперь? – бесстрастно спросил Андросов.
– Теперь обстановка на войне изменилась, – тихо проговорил Рудин.
– Это интересно. Что вы имеете в виду? – все так же бесстрастно спросил Андросов. Но Рудин увидел за этим неподдельную заинтересованность: конечно же ему интересно узнать, что думают о ходе войны с той стороны.
– Я