Иешуа согласно кивнул – разве можно удивить иудея ритуалами личной гигиены.
Пандава посмотрел на него исподлобья, а потом отчеканил:
– Извини, но заплатить не сможем, самим едва хватает на прокорм семей.
Иешуа замахал руками: не надо, спасибо, что не прогнали.
Собаки рвали друг друга отчаянно, насмерть. Казалось, что два мохнатых дэва сцепились, катаясь по залитой кровью площадке. Азарт схватки, злобное рычание медведеподобных гигантов, оскаленные пасти никого не оставили равнодушным.
Фарсиваны[43] столпились вокруг клубка тел, при этом каждый подбадривал криками своего фаворита. С горящими глазами, сжатыми кулаками и искаженными в раже лицами они напряженно следили за боем. Часовые у входа в шатер то и дело пускали в ход тупые концы копий, чтобы зрители спинами не загораживали обзор почетным гостям.
– Дави, Урк! Хватай его за ногу! Рви, Ака!
Судя по всему, схватка достигла кульминации – оба пса устали, и вот-вот верх должен взять сильнейший.
Двое мужчин внимательно следили за происходящим из шатра, сидя на походных дифросах[44]. Между ними стоял столик с кувшином, ритонами и фруктами в гладкой обсидиановой чаше. Зрелище настолько захватило обоих, что они прервали беседу.
Один из собеседников, кушан[45], был одет в короткий стеганый куртак[46], по нижней кайме которого крались вышитые золотом грифоны. Царский войлочный кулах он сдвинул на затылок, чтобы тот не лез на глаза. Наборный пояс украшали раковины каури и золотые накладки с изображением борьбы тигра с двугорбым верблюдом, а также родовая тамга – четыре топора в круге.
Воевода напряженно подался вперед, уперев одну руку в бок, другой потирая гладковыбритый подбородок. Казалось, замени им любого из псов, он будет драться с такой же яростью.
Второй, македонянин, сидел прямо, ударяя камчой по голенищу сапога, словно ирбис, в нетерпении помахивающий кончиком хвоста перед прыжком. Пучок волос на макушке скреплялся бронзовой заколкой. Грудь офицера закрывал пластинчатый железный панцирь, изрядно помятый, хотя и с остатками позолоты.
Обоим было чуть за тридцать, но короткая курчавая борода делала македонянина старше.
– Эпирский молосс хорош, – запальчиво проговорил кушан. – Посмотри, какая тяжелая, короткая голова, широкая морда. Сила неимоверная! Ты бы на кого поставил? На него?
– Нет, Куджула… Ставлю на ханьского банхара. Эти собаки злобнее, вон как глаза горят бешенством. Он мне больше нравится.
– Сейчас молосс ему пухлые щеки порвет, – не унимался кушан. – Вот что, Гермей: десять серебряных тетрадрахм против твоей фибулы, что он победит.
– Зачем тебе фибула? Она столько не стоит, – удивился македонянин.
– Хочу полюбоваться, как ты будешь пить вино с распущенными космами.
Куджула