Она вдруг схватила ластик и кинула его в лицо брата.
На, тебе, просмешник!
Мальчик вскликнул: – Ой! – и закрыл лицо руками.
Наступило молчание.
Вова, бывало, наказывал сестру, не больно-то спускал обид. И, вполне возможно, что он сейчас ей поддаст. А рука у него такая горячая!
Но Томочка не сошла с места, не убежала. Стояла, насупившись, и виновато крутила пальчиком о стол.
Но долго молчать она не умела. Придвинувшись к брату, стала жалеть его.
– Вовотька, я нетяйня… Вовотька, я больте не будю…
Она прижималась к нему, и всё норовила дотянуться до его головы, до его рук и разомкнуть их. Ей казалось, что он плачет. Она так сильно обидела его, что ему теперь очень больно.
– Вовотька, не пать… я нетяйня… – говорила она, позабыв про свой испуг. И она, быть может, тоже заплакала, и даже, наверное, громко от жалости к брату. Но Вова вдруг приоткрыл лицо и произнёс:
– Ку-ку! – и засмеялся, почесывая лоб.
Томочка обрадовалась, запрыгала, прихлопывая в ладоши, и они рассмеялись.
У девочки глазки просохли, и она посерьёзнела, готовая приступить к продолжению занятий.
– Ню, Вока, давай утить дайше, – сказала она серьёзно.
"Давай учить дальше", – перевёл мальчик.
Однако брат запротестовал, изображая испуг:
– Э, не-ет, Томик, спасибо! Уже научила, – усмехнулся он, продолжая почесывать лоб. – Иди к мамке. Только резинку подними.
Девочка подняла с пола ластик, положила его на стол и убежала на кухню, довольная тем, что помогла брату и не получила от него подшлёпник за нанесённую ему обиду.
Ну, а как ещё объяснять, если до него иначе не доходит?..
Мама, заметив приподнятое настроение дочери, спросила:
– Ну что, помогла братцу?
– Да, мамотька, – ответила девочка и занялась своей воспитанницей, Алёнкой.
Из детской вновь доносился бубнящий голос мальчика. Он читал стихотворение, но уже наизусть. Читал и всё же кое-где запинался.
Тогда из кухни доносился звонкий картавый голосок сестрёнки:
– В больтик тяпогах, в полютюпки обтин-нём… – подсказывала она, и Вова повторял за ней:
– В больших сапогах, в полушубке овчинном, в больших рукавицах, а сам с ноготок…
Ласка.
Бердникову Юрию.
Весь день в стену били тугие порывы ветра. За окном поскрипывали ставни, и где-то у соседей выла собака. А во дворе протяжно мычала корова Ласка. Мычала она и в обед. Юрка выходил, задавал ей сено. Вечером она к нему не притронулась.
– И что мамки с папкой так долго нет? – всхлипнула Людмилка.
– Приедут, – отвечал сдержанно мальчик. – Погода-то, ишь, какая. Все дороги позамело. Теперь их только завтра жди.
Слова брата сестренку не обрадовали. Ночевать дома одним, без родителей! – страшнехонько.
Юрке десять, Людмилке шесть