– А ты быстро соображаешь, сучий прах, – усмехнулся Лямпе. – Это в чем-то и хорошо… Дурак ты, мон ами Антуан. Чтоб ты знал: паспортов у меня полные карманы, и каждый на другую фамилию. Пусть себе ищут немца Лямпе, пока не надоест. Отсюда, знаешь ли, выйдет крестьянин Толоконников, а то и особа духовного звания…
– Ваш-ше степенство! Объясните хоть, за что?
– С полным нашим удовольствием, – сказал Лямпе. – Ты, шестерка, слышал что-нибудь о партии социалистов-революционеров?
– Х-хосподи… – прошептал Прохор, бледнея еще более, насколько это было возможно. – И за что мне это? Опять, как в пятом году… Из анархистов будете?[11]
– Угадал, милейший, – скупо ухмыльнулся Лямпе. Вновь поиграл перед бледной физиономией никелированным пистолетом. – Ну, а коли уж ты, холуйская рожа, понял, с кем имеешь дело, должен понимать, что дышать теперь будешь, как я распоряжусь. Если прикажу, дышать и не будешь вовсе… Усек?
– Чего ж там не усечь… – тоскливо протянул Прохор. – Опять началось: бомбисты, революции, замятня…
– Имей в виду, – сказал Лямпе. – Я тут не один, и, в случае чего, шкуру с тебя сдерут моментально и качественно.
– Это мы понимаем-с, не темные… Товарищ дорогой, да я ж и сам есть угнетаемый трудящийся, пострадал от сатрапов…
– Молчать, – сказал Лямпе. – Угнетенный, мать твою. Одно знаешь – прислуживать эксплуататорам…
– Товарищ, да я! Да я из кожи! С полным нашим пониманием и сочувствием! Вы только скажите, чем помочь? Чего ж сразу пистолетом в харю тыкать?
– Встать, – сказал Лямпе. – Садись к столу, да смотри у меня… Слушай внимательно, вибрион. Никакого привидения в зеркале, конечно, не было. Упомянул я о нем исключительно для того, чтобы посмотреть на твою физиономию. И оная показала, что о прежнем постояльце, найденном мертвым в этом самом номере, тебе было прекрасно известно… Так вот, чтоб ты знал: ваш постоялец был членом нашей партии, выступавшим под видом чиновника. Поручение, которое он имел в этом городе, было серьезнейшим и важнейшим. И теперь я из кожи вон вылезу – и всех, кого понадобится, из кожи выверну, – чтобы узнать, что же с ним на самом деле случилось… Ясно?
– Чего уж там… – пробурчал Прохор. – Товарищ социалист… А если я вам все чистосердечно поведаю, будет за мое чистосердечие награда в виде денег?
– Что? – искренне удивился Лямпе. – У тебя будет кое-что получше денег – я тебе жизнь оставлю, холуй купеческий. В охранку, надо думать, регулярно бегаешь?
– Да что вы! Неправда ваша!
– Н-ну, смотри, – сказал Лямпе, многозначительно поигрывая пистолетом. – Еще раз вякнешь про деньги – рассержусь… Тебе бы шкуру спасти, вот и старайся… Что знаешь?
– Да что мы знаем? Мы люди маленькие… По всем статьям выходит, уж извините тыщу раз, что пулю он сам себе в башку загнал. И полиция так полагает, и мы все…
– Это