Они обернулись. Субъект, подававший эти звуки, таился за углом амбара, опасливо маня их рукой. Переглянувшись, они приблизились, тоже свернули за угол так, чтобы их нельзя было рассмотреть из кухонного окошка.
Представший их взорам человеческий индивидуум являл собою классическую ожившую иллюстрацию к рассказам модного ныне литератора Горького – там, где речь шла о босяках, золоторотцах и прочем люмпен-элементе. Всякое случается, но в данном случае невозможно было подделать опухше-заросшую физиономию, неописуемые лохмотья и немытость босых ног.
– Итак? – спросил Лямпе.
– Господа сыскные, не дайте пропасть бывшему письмоводителю губернского по квартирному налогу присутствия…
– А точнее? – спросил Лямпе.
– Будучи в рассуждении, как подзаработать малую толику колкою дров или иной неинтеллигентной работою, приблизившись к кухне, имел случай слышать ваш разговор с Хлынихою…
– И что с того? – спросил Лямпе.
– Мог бы добавить нечто к данным вдовицею показаниям… Господа сыскные, не сомневайтесь, ежели я и беру вознаграждение, за оное всегда делаю полезные сообщения, вот хотя бы пристава Мигулю спросите… и самому господину Сажину известны-с! Не все вам Хлыниха сообщила, ох, не все…
– Вот как? – поднял бровь Лямпе. – Ну, милейший, и насколько же простираются ввысь ваши финансовые амбиции?
– Трешница! – выпалил оборванец столь быстро и решительно, что Лямпе не мог не оценить несомненной деловой хватки.
И повернулся к спутнику:
– Пантелей, выдай ему… Только учтите, милейший, если вздумаете врать или путать…
Пантелей хмуро протянул оборванцу ту самую, полученную от вдовы трешницу, которую, судя по его огорченному виду, уже прочно почитал своей.
– Не извольте беспокоиться! – горячо заверил оборванец, вмиг упрятав ассигнацию куда-то в складки лохмотьев. – Поведаю все как есть. Я в то утро как раз добывал средства к существованию вышеупомянутой колкой дров в непосредственной близости от сего окошка, каковое по причине жаркого климата было распахнутым… В этой части вам Хлыниха не соврала. Ейный гость-с и в самом деле заплатил за номер господина Штычкова и насчет поездки в Аннинск по матримониальным делам она вам его слова передала в точности… Про одно сбрехнула: что, мол, не знает данного визитера…
– А она знала?
– Естественно-с! А был этим визитером никто иной, как Ефим Григорьич Даник…
Фамилия была Лямпе, как легко догадаться, совершенно незнакома. Но признаваться в этом не стоило – как-никак они представились здешними сыщиками, обязанными знать всех и вся. А судя по тону оборванца, означенный Даник был фигурой, многим здесь известной…
Молниеносно перебрав несколько вариантов, Лямпе счел за лучшее пожать плечами:
– Это который?
– То есть как, позвольте? Их что же, двое? – удивился оборванец. – Тот самый Даник, который один и есть, «Съестные припасы и бакалея Даника», Всехсвятская