– Дела впереди еще много!.. – говорил он мне в Москве. – …Наши силы нужны… Всем следует сплотиться и отстаивать свое… Враг со всех сторон идет; неужели вы не понимаете, что Россия теперь вся на Малаховом кургане?
– Как это?
– Да так: мы отбиваемся опять от коалиции… Отовсюду нахлынули недруги… Разве это не войну они ведут с нами… Да, еще понадобятся наши силы… Одно страшно, жутко…
– Что это?
– Как вспомню, что опять начнут валиться под пулями да под штыками мои солдаты… Знаете, разумеется, надо… Сознаю, что надо… Лес рубят, щепки летят… Да ведь в каждой такой щепке целый мир… Ведь каждая такая единица, из которой мы складываем цифры убитых и раненых, носит в душе своей и радости, и страдания… Ведь сколько мук опять… Да, знаете… я люблю войну, она моя специальность. Но в то же время я ненавижу ее…
– Они думают, – говорил он нам, – о том, что для меня нет ничего лучше, как вести за собой войска под огонь, на смерть… Они думают, что я это из эгоизма… Ради личной славы? Нет, если бы они увидели меня в бессонные ночи… Если бы могли заглянуть, что творится у меня в душе… Иной раз самому смерти хочется, жутко, страшно… Так больно за эти бесчисленные жертвы!..
Глава 1
Громадная, молчаливая толпа перед гостиницей Дюссо. Обнаженные под палящим солнцем головы, заплаканные лица, растерянные взгляды… Со всех концов Москвы собралась и стоит она, храня благоговейную тишину. Только грохот дрожек по мостовой да крики полиции, усердно работающей неведомо зачем локтями и кулаками, нарушают безмолвие… С каждой минутой толпа эта растет и растет, набегают новые, наскоро крестятся и с упорной настойчивостью начинают вглядываться в два окна отеля, еще не занавешенные, как это распорядились сделать потом.
– Там?.. – отрывисто спрашивают вновь приходящие.
– Ужли ж помер?..
В окнах, о которых мы говорим, под горячими лучами дня, пронизывающего их, мелькает то заплаканное женское лицо, то эполеты каких-то наскоро съехавшихся сюда генералов, то расшитый золотом мундир камергера. Что они ему? Что было между ними общего, когда еще жил он?
– На площади бы панихиду!.. – слышится в толпе.
– Сказывают, еще и там не служили…
«Да неужели Скобелев умер!» И как-то невыносимо дика кажется эта мысль; видишь всю эту печальную обстановку смерти, этих растерянных людей, эти тысячи молящихся и все-таки думаешь, что тут ошибка, недоразумение… Вот-вот выйдет кто-нибудь и объявит, что белый генерал очнулся… Но, увы, – не выходит никто… Народ видит в окна, как какой-то молоденький адъютант прислонился к стене и рыдает. Карета за каретой подъезжают к отелю, выходят оттуда сумрачные люди. Все точно ошеломлено горем. Как удар сверху –