Пётр Петрович мысленно стал переодеваться в швейцарскую ливрею: сначала поклонился Вильгельму, проговорил «добрый вечер, коллега», потом стащил с него форменные брюки, куртку, галстук и натянул униформу на себя. При этом нога напомнила о себе нестерпимой болью, и Пусиков понял, что на третий этаж ему так просто не подняться.
– Милейший, – морщась от боли, обратился он к виртуально раздетому швейцару, – тут такое дело, понимаете, майн либе, с ногой у меня проблема. Не могу идти. Может быть, найдётся у вас что-нибудь, – он пощёлкал пальцами в воздухе, – на что можно опереться?
И добавил:
– Всеобязательно с возвратом.
– Вам бы врача или «скорую» вызвать, – участливо заметил кайзер.
– Ну, это слишком. Ничего серьёзного, я думаю. Да и дело у меня – люди ждут.
«Вильгельм», бормоча «люди ждут, небось подождут», полез в свою коморку. Пошуршал, погремел и вышел с победным видом, держа в руках запылённые бутафорские крылья, радостно потряхивая, как бы взвешивая их.
– Вот, извольте. Хороши! Для себя берёг на всякий случай! От сердца отрываю, исключительно как для вас, из гуманных, так сказать, чувств, от широты души и сердца. Примите и пользуйтесь на здоровье! Они крепкие, не сомневайтесь…как себе…как для себя…
Пусиков недоумённо взглянул на швейцара, но не имея сил спорить, покорно взял крылья.
– Только вы уж мне, пожалуйста, помогите… приладить.
Вдвоём они кое-как ремешками засупонили крылья на плечах Петра Петровича. Мнимый кайзер, оглядел Пусикова с ног до головы, довольно крякнул, дружески хлопнул по спине и душевно пропел:
– «Были когда-то и мы рысаками…»
В ответ Пусиков обречённо покачал седой гривой и, перебирая копытами и помахивая крыльями, похромал вверх по лестнице.
«Кайзер» же набрал номер телефона и коротко сказал:
– Объект на месте. Запускайте братьев, – а в уме уже начал составлять отчёт для начальства.
П-III десять раз пожалел о том, что согласился: «Чёрт бы побрал эту лекцию! Одевайся, шкандыбай на остановку, жди треклятый автобус, тащись в центр. Кому нынче нужны галлюцинации спятившего с ума художника? К тому же холод, снегопад, будь они не ладны! а тут ещё нога, «и вдруг прыжок, и вдруг летит»… етит…». Тоскливо вспоминал, как пришлось вставать из-за стола с жаренной птицей, водочкой, селёдочкой, заправленной растительным маслом и репчатым лучком, паровыми котлетами, икоркой и балыком… «Ах ты, господи ты мой, боже!»
Пусиков весь подобрался, словно старый боевой конь и, наддав здоровым левым копытом, преодолел последний пролёт.
Знал он, что обязательно