Члены Совета угрюмо молчали, хотя на многих лицах читались возмущение и протест. Но видимо у Совета была четкая предварительная договоренность: вести переговоры было доверено Кошарскому. Поэтому он заговорил после тяжелой паузы:
– Я не хочу больше спорить с вами, Березин. Вы обыкновенный молодой нахал!
– Пардон, – возразил Родион. – Я как раз НЕобыкновенный молодой нахал. Поскольку я не шарлатан, в отличие от некоторых.
Вконец заведенный Кошарский подпрыгнул с места, почти бегом выбрался из-за длинного низкого столика, подскочил к креслу Родиона и уставился на ненавистного конкурента.
Вскинув в возбуждении руки, Кошарский, похоже, хотел просто сделать какой-то отчаянный жест, но у Егора нервы уже не выдержали. Он решительно шагнул в сторону и вышел из-за кресла, собираясь перехватить руку Кошарского, едва лишь тот потянется к брату.
– Спокойно, Егор, – Родион взглядом отправил Егора на место и, повернувшись к Кошарскому, вздохнул: – Чем еще удивите?
– Для начала можно просто-напросто лишить лицензии!!… – рявкнул Кошарский. – Мы имеем право обращаться в разрешительные государственные органы с просьбами об отзыве лицензии! И еще не было случая, чтобы к нам не прислушались!
– Вы не сможете лишить меня лицензии, – ласково сообщил Родион. – Потому что ее у меня нет. Она мне не нужна. То, что я делаю, лицензированию не подлежит. Я всего лишь демонстрирую удивительные, но невинные вещи…
Кошарский вызывал у него уже не гнев и не раздражение, а нестерпимую брезгливость. Но Родион решил не выдавать себя до конца. Срыв был совсем ни к чему.
Джан Серафимович помолчал и задумчиво сложил руки на груди:
– Что ж… Вы осторожны. И вам, судя по всему, дорого ваше доброе имя. Скажу вам, что его-то как раз испортить проще простого, тем более когда речь идет о ВАШЕМ добром имени. Вы слишком много поводов подаете для того, чтобы испортить собственную репутацию! – выпалил уже потерявший самообладание Джан Кошарский.
– Например? – поморщился Родион.
– Вы живете уединенно, замкнуто, общаетесь только с теми, кто непосредственно на вас работает. Вы не бываете в обществе, не выходите в свет, не посещаете места, которые просто необходимо посещать людям нашего круга… Народ ни разу не видел вас, своего кумира, в женском обществе…
Родион почувствовал, что губы его готовы заплясать. Но он овладел собой и холодно пояснил:
– Да, Кошарский, меня не любят женщины. И что? Я не терплю, чтобы вокруг меня увивались толпы ничтожеств вроде ваших прихвостней. Опять же – и что? Как все это может повредить моей репутации? Мне двадцать восемь, и я – затворник. Согласен, что в глазах обывателя это выглядит странно, но это не есть аморальное деяние! Может, вас интересует узор на моем нижнем белье? Уверяю, там нет нецензурных надписей, но если не верите, могу продемонстрировать!
Кошарский угрюмо молчал. Видимо, слов у него не