По улице шагал хайлендский[8] строй,
Волынок вой и барабанов бой:
«Марш, Гордоны, на адские задворки!»
И он навек ушел из-за конторки.
Он видит блеск афганских ледников,
И вспоминает, как в теснине горной,
Напав на затаившихся врагов,
Он их разил в баталии упорной;
И в памяти всплывает плен позорный,
Как он стоял, упрямо стиснув зубы,
В тот страшный день среди холмов Маждубы[9].
Перед глазами бешеный Судан,
Где крови было пролито немало,
И обуянный зноем Омдурман[10],
Магерсфонтейн[11], где слава увенчала
Его мечом и чином генерала[12],
И был он зван монархом во дворец
За почестями – а теперь конец.
И снова вспышки разрезают тьму,
И вновь над головою свист шрапнели,
И падают товарищи в дыму —
Зачем он не погиб при том обстреле,
Как Ваухоп[13] отважный. Неужели,
Чтоб прочитать чудовищный навет?
И он к виску подносит пистолет.
Его глаза, не ведавшие страха,
В домах шотландских щурятся со стен,
Живет он в сердце каждого феллаха,
Для гуркха он доселе незабвен,
И дикий дервиш чтит его, смятен.
В далеких странах память сохранила
Того, в ком воплотилась наша сила.
Оплачьте же героя, северяне!
Он Англии был преданный слуга,
И потому пусть об его изъяне
Злонравная судачит мелюзга.
Был острым меч и крепкою рука,
Его деяний эхо слышно людям.
А остальное… лучше позабудем.
Женщина и ангел
От блужданий по райским кущам утомился небесный Дух.
Струны арфы его умолкли, и сияющий нимб потух.
И тогда всеблагой Создатель к утомлённому снизошёл:
Да низринется с горних высей в нижний мир, в человечий дол.
Дух одежды свои расправил, чтоб сошли за земной наряд.
Со святым Петром попрощался у распахнутых райских врат.
Гласов ангельских хор бесплотный спел прощальный псалом ему.
Снизу пялились бесенята сквозь густую адскую тьму.
Златовласый, небесноглазый – красотой он всех затмевал.
Перед ярким ангельским ликом Аполлон – и тот спасовал.
Как изгиб Купидонова лука, был рисунок губ его смел.
Бабы липли к нему, как мухи – только он на них не глядел.
Но одна отыскалась всё же – хороша, свежа, молода.
Прошептала: «Я тебе нравлюсь?» Он смятенно ответил: «Да».
«Обними, поцелуй, потискай – да возьми меня, что стоишь?»
Он в ответ с неприязнью молвил: «Ты греховное говоришь».
Посмеявшись его стесненью, попрекнула она шутя:
«С виду молодец ты что надо, а лепечешь будто дитя.
Обносилось старое платье, путы скинуты – это ж смех!
Пусть святоши-старцы