– А почему он стал расходиться?
– Потому что… Ох. Потому что Маша ждет четвертого ребенка. Но до планового кесарева не доходила, вот и… Про ребенка пока еще тоже ничего определенного. Весь вечер в больнице. С детьми моя мама дома. Врач меня отсыпаться отправил, сказал, что я так тоже могу не выдержать. Сломаюсь, если не отдохну.
Яна молчала. У нее куда-то исчезли все слова. И она не могла поверить этой новости – про четвертого ребенка, хотя Григорий не имел привычки врать, да еще по таким серьезным вопросам.
– Что ты молчишь? Хотя я тебя понимаю. Но я не мог сказать тебе раньше. Не мог, и все тут. И что мне было делать? Отправить собственную жену на аборт, предложить ей убить этого ребенка?
– Предохраняться, если ты не хотел детей, – пробормотала Яна и поморщилась – она совсем не то хотела сказать. А что именно она хотела сейчас сказать, Яна сама не знала.
– Я не хотел, а она – хотела. Ты же знаешь, Маша помешана на детях.
– Ты мог с ней развестись после первого ребенка. И платил бы алименты, и точно так же выполнял бы свои отцовские обязанности… Почему ты с ней не развелся тогда? Если ты сам все время говоришь, что любишь меня, а не ее? – Яна упала на спину, закрыла глаза, вцепилась себе в волосы. – Четвертый ребенок, нет, ну это невозможно, анекдот какой-то, глупая шутка… Бред!
– Да, я понимаю, это именно так выглядит со стороны, – усмехнулся Григорий.
– Но невозможно же… – с тоской произнесла Яна. – Край, дальше нельзя. Расстанемся, ладно, Гриша?
– Зачем?
– Я живой человек, я так не могу больше! Оставайся со своей Машей, с детьми, всеми четырьмя… И будьте счастливы, и живите, не болейте… Только я тут ни при чем, ладно?
– Хорошо. Я не хочу с тобой расставаться, я тебя люблю больше жизни, наверное, но… раз ты просишь. И ты знаешь, как мне будет плохо без тебя, – Григорий сел рядом, взял Яну за запястья, притянул к себе, поцеловал.
– Не трогай меня.
– Не буду.
Но он трогал, и трогал так, что Яна совсем не могла сопротивляться. Она судорожно вздохнула сквозь стиснутые зубы. Она даже не шевелилась, но Григорий все делал за нее. Она собиралась просто терпеть, молча и послушно, видя в этом некий протест (тебе, милый, надо, а мне совсем нет), но не получалось.
В этом, видимо, и заключался весь смысл их отношений, эта тайна, когда нельзя быть вместе, но и нельзя врозь. Смысла нет, но зато есть наслаждение, столь острое, что уже не имеют значения ум, рассудок, логика.
К финалу, напоминающему взрыв, они пришли одновременно и долго потом лежали, содрогаясь, не отпуская друг друга, ловя затихающее эхо от этого взрыва, а потом просто лежали рядом, без сил, молча.
«Я хочу умереть? – вдруг отчетливо и как-то очень буднично подумала Яна. – Вот бы кто меня убил. Автобус на меня наехал или кирпич на голову упал… И сразу вся эта ситуация разрешилась бы, и все само рассосалось бы. И все стали бы счастливы и освободились. Меня, в общем, не спасет уже ничего, даже если я вот прямо