– Мальчики, – обратилась она к нам, – Вы хоть понимаете, что поете?
– А як же, – ответил ей почему-то по-украински.
– Та вы що, ляхи скажэнни? – спросила она, пристально присматриваясь, – Йды-но сюды, хлопче, – обратилась она ко мне, даже не дождавшись нашего ответа. Мы спустились к ней втроем. А она очень внимательно вглядывалась то в меня, то в Толика Фрица. Мы не знали, что подумать.
– Я живу вон в том доме. Пойдемте ко мне, мальчики. Заодно и познакомимся. Я вас чаем с конфетами угощу, – неожиданно предложила она.
Взрослая тетя захотела с нами познакомиться. Это было удивительно. Кто же откажется от чая с конфетами осенью пятьдесят первого года, когда и хлеб был не всегда. Но, что ей от нас надо? Посовещавшись, все-таки согласились, а Сашку оставили на веранде. Пусть видит, куда пойдем. Конечно же, конфет ему пообещали принести.
И вот мы оказались в просторной, почти пустой и очень светлой комнате. Свет шел не только из огромных окон, но и откуда-то сверху. Посреди помещения стояло странное сооружение. А когда женщина сняла с него покрывало, увидели гигантскую картину. На ней был изображен товарищ Сталин. Он сидел за большим письменным столом, а вокруг него в разных позах расположились дети. Некоторые уже выглядели, как живые, а другие были еще только намечены углем. Пока разглядывали картину, женщина принесла чай и коробку шоколадных конфет. Таких мы еще не видели. В лагере меня угощали шоколадом, но он был в плитках. Уже здесь мама иногда покупала нам конфеты-подушечки. А это было нечто особенное. Я скромно взял две конфетки – для себя и для Сашки. Толик, глядя на меня, тоже взял две. Но оказалось, они быстро тают в руках. Женщина рассмеялась.
– Не стесняйтесь, мальчики. Берите, сколько хотите, но по одной. А что останется, возьмете потом с собой, прямо в коробке. Ну, так кто тут из вас поляк? – спросила она. Мы молчали, – А почему поете по-польски?
Мы продолжали смущенно молчать. А женщина продолжила допрос.
– Какие языки знаете кроме русского и украинского?
– Ихь фэрштэе унд шпрэхе дойч, – ответил ей, как сказал бы немцам.
– Надо же! – вдруг удивленно и радостно воскликнула она, – Так ты немец, а не поляк?
– Я не немец и не поляк, – ответил странной тете, не понимая, что ее так обрадовало.
– Странно, – неожиданно расстроилась женщина, – Мальчики, вы оба очень похожи на немецких детей. Я художница. И мне надо нарисовать немецкого пионера. Мне бы повезло, если бы кто-то из вас оказался настоящим немцем. Я бы его нарисовала на этой картине рядом с товарищем Сталиным, – наконец разъяснила свой интерес к нам художница.
– У меня папа настоящий немец. Его звали Адольф. А мама русская, – вдруг тихо сказал Толик Фриц. И я внезапно понял, откуда у него такая странная, оскорбительная по тому послевоенному