– Вчера псих один убил и изнасиловал собственную дочь…
Кишки скручиваются в узлы. Сжимаю челюсти, пережидая боль.
– Забаррикадировался в квартире и принялся отстреливаться…
Он говорит и говорит. Не останавливаясь. Буднично, точно за кружкой чая.
«…заканчиваются язвами…»
Хочу уйти. Но не могу.
– …чертов город!..
Я киваю. Да. Это правда.
– Мне нужно работать, – слышу свой голос. Не могу оторвать взгляда от обветренных губ. Ненавижу их за ту, единственную улыбку.
– Конечно…
Стараюсь быть вежливым, но вижу белые, искусственные зубы и отворачиваюсь. Когда-нибудь все это сломает меня. Но не сейчас.
– Да, Антон…
Голос что-то забыл, увлекшись страшными рассказами. То, что принес для меня.
– Да?
– Ее личность уже установлена.
Жду. Чувствую, как чудовище, стоящее позади, расплывается в ухмылке. И пробует ее имя на вкус.
– Оксана…
Не слышу фамилии.
– 22 года…
Касаюсь дрожащими пальцами лба – совсем ребенок.
– Родители приедут завтра. Она не местная, училась здесь…
Это не мое дело. Все, что нужно, я уже услышал. Ее имя. Ее цифры.
– И что им не живется, Антон? Я вот…
– Спасибо! – эта резкость необходима. Иначе он не остановится.
Губы недовольно чмокают. Желание ударить по ним взрастает внутри колючим сорняком, разрывающим грудь. Но все прекращается. Голос смолкает, и я снова возвращаюсь к ней.
– Оксана… – слово, потерявшее вес.
Провожу рукой по ее волосам. Они липнут к пальцам, оставляя на коже красную вязь.
– Это только начало, Оксана.
Ее боль не прекратит расти. Она перекинется, словно пожар, на всех, кто смел стоять рядом, кто думал, что сможет подарить ей любовь. На старых родителей, забывших о дочери, на братьев и сестер, утопающих в глупых проблемах, на влюбленных в ее детскую красоту мальчуганов. Этот огонь будет сжирать их всех, выжигая изнутри. Он превратит черные волосы и голубые глаза в пепел, который навсегда осядет в сердцах. И все с этого момента станет по-другому.
Я знаю это. Я видел.
Последний раз заглядываю к ней в глаза. Прощаюсь. Они смотрят на меня. Все так же смотрят.
– Я не могу тебе ничего обещать.
Поиски убийцы будут тяжелыми.
Осторожно, чуть касаясь пальцами, опускаю ее измученные веки. И, кажется, вижу слезы в уголках зеленых глаз.
– Прощай.
Это так страшно, когда мертвые плачут.
Подзываю санитаров. Они раскладывают грязные носилки, пропитанные кровью. Перекладывают тело на них и уносят прочь, в холодное осеннее утро, сливаясь с ним, точно призраки предстоящей зимы.
Под ногами, на полу – красные, вязкие лужи.