Мы не уникальны, и ни одна жизнь не ценнее другой. Попробуй кто-нибудь заявить об этом с трибуны, и он исчезнет. В любом обществе есть классы, которые считают иначе и делают всё, чтобы остальные с этим добровольно соглашались. Именно эти люди, считающие себя пупками земли, строят себе рай на этой планете в то время, как остальные тратят крохи воображения на воздушные замки и остатки сил на бесплотные мечты и не имеющие никаких шансов на реализацию планы…
Костик проснулся ранним зимним утром и ощутил тягучее нежелание идти на любимую работу. Он повернулся к жене, чтобы поделиться с ней самым сокровенным – сезонной депрессией, но его Фея ещё крепко спала, и он сник.
Зимнее солнце светит как летнее, но греет меньше. Так и любовь в браке – спустя несколько лет после свадьбы она тоже есть, но не так бросается в глаза, как накануне дня обмена кольцами, особенно при том, что звезда по имени Солнце определяет биоритмы условных «сов» и «жаворонков» в мире людей, определяя и их совместимость в совместном быту. Кому-то в браке подходят бурные ночи, а кто-то создан для взрывного утра. И лучшие точки соприкосновения находятся средь бела дня, на пике бодрствования… Вспомнив об этом, Костик встал и с улыбкой потянулся. Мышцы буграми перекатились под бронзовой кожей.
– Обожаю, как ты это делаешь, – промурлыкала Фея.
Костик улыбнулся и упал на кровать, опершись на локоть около её головы. Он пригладил взлохмаченные, сильно отросшие с последней стрижки, чёрные пышные волосы, и поцеловал её в голубые глаза, ещё прикрытые чёрными ресницами, которые всегда ему улыбались раньше манящих пухлых вишнёвых губ, и прижал её к себе всю, тёплую и податливую.
– Привет, соня.
И он чмокнул её в прямой тонкий нос.
– Эй, ну не спи!
– Не могу. Сплю.
Он бы всё равно её растормошил, но зазвонил телефон…
Костик положил айфон и повернулся к жене темнее тёмной ночи.
– Вставай, Фея. Мы едем в Париж.
– Что? – и она приподнялась на постели, – у нас годовщина, а я забыла?
– Нет, не забыла. У нас несчастье, дорогая. Мне очень жаль…
***
Утренний дождь гораздо хуже послеобеденного. Он впускает в новый день ноту сожаления о вчерашнем и не даёт настроиться на лучшее или хотя бы на новое.
Каждый раз, засыпая, словно умираешь, оставляя во тьме скорбь, проблемы и сомнения. Спишь – значит не существуешь, не осознаёшь, не мучишься. Сон – блаженство забытья, побег в небытие, убежище от безумия, погружение в вечность.
Просыпаться каждым утром – мука включения в повседневность. Мука осознавать, что всё, что было накануне, вовсе не сон, не кошмар, а жуткая реальность. Мука биться спутанным ото сна сознанием над неразрешимыми вопросами – что теперь делать и как теперь жить? Мука дышать и жить дальше, как будто дальше ещё что-то есть, есть хоть какая-то перспектива, есть надежда.
Госпожа Альфия, романистка и сценаристка, лауреат двух престижных литературных премий в России и Франции, мастер любовных историй и автор десятков бестселлеров, вдруг со всей остротой поняла, что никаких надежд и перспектив для неё не осталось. Никто и никогда не полюбит её так, как любил Рашит, её единственный рыцарь, и самое главное – она никогда никого не полюбит так, как любила его.
Она и к этой любви пришла на закате женственности, потратив полжизни на другого, не достойного её мужчину, и всё, что осталось из чувств в её сердце, отдала Рашиту. Слёз не осталось. И слов не осталось. Она ощутила в душе пустоту глубокой штольни, которую захотелось немедленно засыпать…
Костик посмотрел в окно с третьего этажа особняка в 6-ом округе Парижа Люксембурге на левом берегу Сены, спокойного и ухоженного, и вздохнул. Этот полузимний-полувесенний дождь не прибавит его тёще оптимизма, и они потеряют ещё один день в бесплодных попытках вытащить её из мрака глубочайшей тоски, в которую она погрузилась сразу после похорон мужа, утрату которого они все ещё не могли ни принять, ни пережить. Преждевременный уход Рашита Чегодаева, трагически погибшего в феврале в автокатастрофе, всех их выбил из колеи, но госпожа Альфия не просто из неё выпала, она совсем заблудилась и потерялась в своей скорби, и они всерьёз опасались за сохранность её рассудка.
Костик вздохнул и обернулся к жене. Свернувшись калачиком на огромной кровати под парчовым голубым балдахином, Фея сладко спала под мерную дробь воды по подоконнику, и он не стал тревожить её поцелуем. Натянув джинсы, он пошёл вниз, осторожно ступая босыми ногами по отполированным многими поколениями деревянным ступеням старинной лестницы с чугунной резной оградой. В самом низу последняя ступень взвыла под его ступнёй страдальческим скрипом. Костик злобно хлопнул ладонью по широким деревянным перилам.
– Дядя Костик! Это вы? – окликнула его Нурхаят.
– Я, – обречённо признался Костик.
Десятилетняя Нурхаят вышла из комнаты на втором этаже в бриджах и майке розовой фланелевой пижамы с мишкой Тедди на животе, потирая босые ноги одну о