В этом гнетущем запустении, в этом человеческом унижении стремительно росла одна-единственная сила. На обломках Римской империи, над потоками завоеваний, подобно Ноеву ковчегу в волнах потопа, поднялась церковь. «Она принесла варварам утешения вечной родины и нравственной чистоты. Церковь в это время представляет собой единение и духовную родину человечества. Именно поэтому священнослужители столь часто принимали на себя гражданские обязанности, а варвары становились командующими войском. Поскольку Рим был метрополией Европы, римский епископ стал папой. Престиж Рима создал папскую власть. Выборы папы, таким образом, расценивались как жизненный интерес сообщества. Потребовался длительный труд средневековья, чтобы противопоставить в массах идею христианской морали слепым инстинктам и в то же время суевериям»[2]. Так на какое-то время, быть может, воплотилась мечта Блаженного Августина. Над земным градом Маммоны, где еще кипели античные сатурналии над варварскими жестокостями, вставал на глазах Град Божий, то есть церковь. Она поднималась от века к веку, медленная, величественная, непобедимая, с ее базиликами, монастырями, черным и белым духовенством, могущественной иерархией, способной использовать все человеческие силы и вобрать в себя все классы общества. На вершине этого здания воцарился папа, духовный вождь человечества. Как могли глаза Италии не обратиться к этому новому владыке, который, казалось, был призван заменить в управлении миром Цезаря, низвергнутого варварами? Римский епископ, ставший великим понтификом христианства, преемником святого Петра, наместником Иисуса Христа, наследником Ветхого и Нового завета, связанный с чудесной легендой из Галилеи, получил таким образом власть, которая не снилась ни одному азиатскому или европейскому монарху.
И однако римский Цезарь не умер окончательно. Его призрак, закованный в бронзу и вновь одетый в пурпурную мантию, предшествуемый ликторами, казалось, правил еще на пустынном Форуме и на Капитолии, посвященном Пресвятой Деве. Он еще поражал воображение раба и патриция, как и всех иноплеменников, ставших римскими гражданами, да и самих варваров. Когда некая идея отливается