– Хоть три, товарищ подполковник! – обрадовался и сразу стал нормальным Егоров.
– Кто сообщил о самоубийстве?
– Соседи, старички. За стенкой живут. Приютили квартиранта. Как только выстрел услышали, сразу и позвонили. Телефон у них, по счастью, работает, – ответил Егоров.
– Что делал здесь журналист? – спросил Калмычков.
Дался ему этот доходяга.
– Ничего не делал. Прибежал позже всех. «Хочу, – говорит, – знать, что произошло…» Отправил его в отделение, пусть там расспрашивает.
– Хорошо, Егоров, идите. Вы и так субботний вечер прочухали. Да и я, собственно.
– Такая у нас служба, товарищ подполковник, – съерничал Егоров. – Вредная для здоровья и личной жизни. Да, кстати, – уже от двери обернулся он к Калмычкову. – Если вас прислали ввиду необычности дела… Все, как всегда… Разве что журналисты. Чего они приперлись? В правильную сторону ваша мысль сработала. Мы не догадались спросить. Что еще? Докторишка мне не понравился – молодой, но сильно датый. У медицины теперь так положено? Он внимания не обратил, а я заметил: труп покрыт мелкой сыпью, странная, по всему телу. И прижизненные потертости на коленных и локтевых суставах. Свежие. На карачках полз?.. Судмедэксперт, конечно, опишет, а я так, к сведению… Остальное – как обычно, только быстрее. Торопились на футбол, – сказал Егоров и исчез за дверью.
Оставшись один, Калмычков еще раз окинул комнатку взглядом, заглянул под кровать, но ничего интересного там не обнаружил.
«Не прав Егоров, не прав. Простоты в этом деле не видно. Труп неопознан, документов нет. Человек, по всему, не местный, концы в воду. А запись кому-то оставил. Кому? Кто должен объявиться?.. А журналисты? А генерал?.. А я здесь – зачем?..» – задавал себе Калмычков вопросы.
Скрипнула дверь и в узкую щель просунулась растрепанная старушечья голова. Сухонькая бабулька, лет семидесяти. Из бывших приличных.
– Вы не уходите, товарищ милиционер? Поздно уже, двери закрыть надо.
– Да, бабушка, скоро уйду. Вас немного поспрашиваю… Можно к вам заглянуть? – явил образец такта и уважения Калмычков.
– Сколько ж спрашивать? Целый день спрашивают, спрашивают. А мне надо деда обиходить. Раньше хоть жилец помогал. Возьмет его на руки и в туалет стащит.
Так, бубня, старушка дошаркала до своей двери. Калмычков поддержал ее под локоток, помогая переступить порожек.
Комната стариков оказалась почти вдвое просторней той, где самоубился квартирант.
Из обстановки в ней собралось необходимое: стол, шкаф, две кровати, телевизор на этажерке. Старый телевизор, но цветной. Показывает полуночные новости. В углу тарахтит древний холодильник. На подоконниках и на второй этажерочке – десятка два разных кактусов. Много хлама по полкам и столу. Хотя, что для кого – хлам? «У питерских стариков привычка – ничего не выбрасывать. На черный день».
На одной из кроватей лежал под одеялом дед, худой и синий, как общипанный старый петух. При появлении Калмычкова он повернул голову на подушке